В раю - Пауль Хейзе
Волны озера колеблют
Звезд небесных мириады;
Далеко в тумане дремлют
Гор высокие громады,
— запел Розенбуш, глядя на утопавшие в тумане вершины гор.
— Милости просим в мою убогую хату, — возразил с важностью Россель, дружески пожимая руку артисту-актеру, которого он очень любил. — Что касается до диванов — они в вашем распоряжении. В одеялах тоже нет недостатка. Надеюсь, однако, в видах вашей собственной пользы, что вы успели уже удовлетворить более грубые потребности организма. Дневная провизия уже истреблена, а в моем распоряжении нет ни одной души, которая могла бы отправиться на фуражировку к соседям. У меня только моя старая Кати, которая…
— Как? Она еще жива, эта почтенная дева с серебристыми локонами, помышляющая о детях и внуках и вечно потрясающая главу свою? — воскликнул батальный живописец. — Пойдем, Эльфингер, нам подобает явиться с поклоном и засвидетельствовать свое почтение хозяйке и владычице дома.
— Вам придется подождать до завтра, любезный Розенбуш. Занявшись в уединении продолжительной зимы на берегу озера изготовлением генцианинной настойки (горчанки), старуха, в течение лета, трудится над консуммацией собственного своего фабриката, так что с восьми часов вечера она ни к чему уже более не годна. Нежные звуки флейты, конечно, не могли пробудить ее от непробудного генцианинского сна. Если б она не была днем способною кухаркою и не отличалась бы собачьею преданностью, я бы давно поместил ее в какой-нибудь госпиталь.
Розенбуш между тем успел расплатиться с лодочником, отпустить его и вновь взобраться по лестнице на балкон, где он, с веселым возгласом, бросился на стул и, громко приветствуя гостеприимного хозяина, опорожнил в честь его недопитый стакан Коле.
— Многие и многие лета тебе, толстяк. Бывают моменты, когда я сознаю справедливость поговорки: мудрость особенно хороша, когда есть родовое имение! Если бы я мог назвать своим такой клочок земли, как твой, я бы был таким же мудрецом и не работал бы, вместе с другими, над неблагодарными задачами современного искусства. Нет, впрочем, я никогда не удовольствовался бы одним кормлением моих мышей и душевною ленью, хотя бы и преисполненною умственной жизни, — но об этом лучше молчать. Здесь перемирие и нейтральная почва. Я знаю, чем обязан хозяину за его гостеприимство.
— Об одном только прошу тебя, — сказал, смеясь, Россель. — У меня в саду множество певчих птиц, и я боюсь, что ты их всех разгонишь, если не будешь сдерживать музыкальных твоих порывов. Они признают твое гениальное превосходство над собою и, без сомнения, уклонятся от конкуренции. Если ты хочешь непременно играть на флейте, то удались на середину озера. Теперь юго-западный ветер, который унесет звуки, без всякого для меня вреда, к замку Берг.
— Пусть будет по-твоему, — возразил серьезно батальный живописец. — Вообще мы недолго будем сидеть у тебя на шее, так как завтра…
Он замолчал, встретив многозначительный взгляд Эльфингера. Коле между тем поспешил спуститься в ледник и вернулся оттуда с двумя стройными бутылками и с сосудом, наполненным льдом. Лицо его сияло таким благополучием, которого в нем давно не было видно. Мысль о голой стене воодушевляла Коле гораздо более, чем воодушевляет другого тайная любовь. Эльфингер между тем отправился к тому месту берега, где узкие мостки вели в купальню. Сидящие на балконе скоро увидели его плавающим в воде.
— Вы должны знать, — обратился Розенбуш к двум своим собеседникам, — что мы вовсе не имели намерения выбраться сюда, заодно с целым населением города Мюнхена, в воскресенье вечером и сделали это только благодаря указавшим нам сюда путь владычицам наших сердец. Папаша-перчаточник разрешил им посетить их крестную маменьку, живущую здесь на даче. Узнав об этом через третье лицо, мы пришли, само собой разумеется, к тому убеждению, что нигде лучше здешнего нельзя провести завтрашний праздник. Конечно, все меры к случайной встрече приняты заблаговременно. Мы берем тебя с собою в качестве почетной стражи, Филипп Эммануил. Ты, конечно, ничего против этого не имеешь?
— Конечно нет, — возразил добродушно Коле. — На мою долю придется, разумеется, крестная маменька.
— А что возлюбленная Эльфингера, эта Христова невеста, также в заговоре? — спросил толстяк, снова уместившись в своей качалке.
— Еще ничего положительного неизвестно, но приятель наш, во всяком случае, надеется на благосклонность счастья, благодаря которой ему впервые представится возможность провести несколько продолжительных часов вблизи своей возлюбленной. Вообразите себе, что мы только весьма недавно узнали, почему этой доброй душе так опостыл свет и почему она так рвется в иноческую обитель.
Он бросил взгляд на озеро, как бы измеряя им пространство, отделявшее их балкон от пловца.
— Если вы будете держать язык на привязи, то я готов на предательство. В сущности, это делает только честь бедному существу, которое принимает на себя чужую вину и хочет искупить ее своею жизнью. Надо вам заметить, что папа-перчаточник, по-видимому, далеко не был в юности такою изношенною тряпицею, какою он представляется ныне; он имел нравы довольно разнузданные и совершал иногда проделки не совсем безукоризненного свойства. Вскоре после его женитьбы в город или в его окрестности (предание об этом умалчивает) прибыла иезуитская миссия, и молодой грешник, который, со времени супружества, имел, конечно, и без того много причин страдать и каяться, отдал душу свою на попечение ксендзам, которые так истерзали, истрепали ее и до того взбудоражили его совесть, что он стал смотреть на установленные Самим Богом отношения как на тяжкий плотский грех и дал ни с чем не сообразный обет воздержания, долго свято им соблюдавшийся, как ни жутко ему иногда от этого приходилось. Бог знает каким путем узнала про это женщина (она ни за что не желает, чтобы имя ее было кому-либо известно), — от которой мы все это слышали; она сообщила нам, что в это время он не только покинул жену, но и запустил свои дела и сделался ни к чему более не годным, как только единственно на ханжество, которое чуть не пустило его по миру с нищенской сумой. Все это делалось для искупления
