В раю - Пауль Хейзе
Она сидела на обычном своем месте, в глубокой оконной нише. Двухлетний внук ее был у нее на коленях, а пятилетний приемыш расположился против нее на скамейке. Дверь отворилась, и дочь ввела в комнату скульптора и двух его дам. Янсен был ее любимцем, и его дочь была не менее родного внука дорога ее сердцу. Поэтому, когда ей представили, без всяких предварительных приготовлений, двух дам, из которых одна была поразительно хороша, как родственниц Янсена, желавших познакомиться с Франциской, старушка тотчас же смекнула, что дело нечисто. Подозрение ее усилилось еще более, когда красавица незнакомка, посадив девочку к себе на колени, стала целовать, ласкать ее и вынимать из кармана разные игрушки, которыми она, видимо, старалась приобрести расположение ребенка. Янсен сидел молча и как-то странно смотрел на эту сцену. Впервые показалось ему, что ребенок его не так хорош, как бы он того желал. Он походил, конечно, всеми чертами своего маленького личика на отца: те же светлые, сверкающие глаза, темно-русые локоны и черные брови, под сенью которых глаза казались еще блестящее. Ребенку, видимо, нравилась красивая тетушка, наделявшая его такими добрыми словами и хорошими вещами, и он вел себя очень прилично для своих лет. Тем не менее лица, сидевшие за круглым столом в маленькой комнатке, чувствовали себя не совсем ловко, очевидно, что-то стесняло их. Ни Янсен, ни Юлия не подумали наперед, в каких выражениях объяснить свое намерение хозяевам. Для взаимных отношений их не существовало общеупотребительного названия, и объяснить этим добрым гражданам обручение женатого человека и материнские права невесты на его дочь было делом далеко не легким.
По-видимому, они рассчитывали на услуги верной своей покровительницы, которая никогда ни в шуточных, ни в серьезных делах не ходила в карман за словом, но обычное прекрасное расположение духа покинуло, казалось, Анжелику, при входе в это маленькое, мирное жилище. Она сохранила только всегдашний свой такт и восхищалась другими детьми, забавляясь особенно двухлетним ребенком, которого называла восхитительным, с чисто рубенсовским колоритом.
Так прошло добрых полчаса. Все, что могло служить предметом беседы в первое посещение, было исчерпано, а главного вопроса все еще не касались. Тогда маленькая молодая хозяйка, которая, сидя в оконной нише, по временам обменивалась со старухою многозначительным взглядом, явилась на помощь к своему старому другу. Она встала и попросила его пойти за нею в соседнюю комнату, где ей предстояло передать ему нечто совершенно неинтересное для обеих дам.
Она пригласила его в рабочую комнату мужа, плотно затворила за собою двери и, оставшись наедине, без дальнейшего промедления приступила прямо к делу.
— Любезный друг, — сказала она, на своем пфальцском наречии, — скажите-ка напрямки, что все это означает? Вы, кажется, не на шутку считаете возможным меня обойти и скрыть от моего проницательного взора, что эта прелестная женщина вовсе не ваша кузина в каком-нибудь семнадцатом колене. Я ничего не могу иметь против того, что вы любите милую, любезную девушку; на это вы художник и к тому же еще не старик; будь я мужчина — эта женщина похитила бы и мое сердце. Но за всем этим скрывается что-то особенное. Возня с ребенком имеет также свои основания. Красавица недаром спрашивала Франциску, не хотелось ли бы девочке прийти к ней, чтобы полюбоваться всеми теми прелестными вещицами, которые остались у ней еще дома? Теперь объясните мне, Янсен, зачем думаете вы взять к себе в дом ребенка, который всегда будет напоминать вашей любезной прежние ваши сердечные похождения?
— Вы отгадали, моя дорогая, — сказал Янсен и, почувствовав, как будто гора у него свалилась с плеч, пожал дружески руку хозяйки. — Вы умны как ясный день и в состоянии выманить даже у более искусного дипломата, чем я, самые сокровенные его тайны. Впрочем, кто, кроме вас, до сегодняшнего дня окружавшей мое дитя такою материнскою заботливостью, имеет право знать все, что относится до нашего дорогого ребенка? Но выслушайте меня.
И он начал рассказывать этой доброй, внимательно слушавшей его женщине приключения последней недели. Рассказ свой он заключил тем, что при подобных условиях нельзя было отказать Юлии в ее желании взять к себе его ребенка, тем более что, принимая на себя заботы об этом ребенке, она как нельзя более доказывает этим, как дорого ей счастье его, Янсена. Он говорил с такою энергиею, что в конце концов сам убедился в справедливости своего мнения и поэтому был весьма удивлен, заметив, что маленькая женщина смотрела на него недоумевающим взглядом и вымолвила против своего обыкновения тихо и торжественно:
— Не взыщите, любезный друг, но, поступая таким образом, вы совершили бы величайшую глупость, которую только возможно сделать в ваши годы и в вашем положении. Да! Я должна была вам это высказать и, хотя мои слова звучат не особенно вежливо, но таково мое мнение и, конечно, также мнение матушки. Если у вас не хватит духу, чтобы сообщить это вашей прелестной барыньке, то я сделаю это сама, с полной откровенностью, при всем сочувствии и высоком уважении, которых она заслуживает. Как? Отдать ребенка незамужней женщине, за которою ухаживает его отец? Прелестной даме, которая в течение всей своей жизни не имела понятия о том, как поливать такое нежное растение, как подвязать его, когда оно наклоняется на сторону, и насколько для него необходимы воздух и солнечный свет.
— Мы возьмем опытную
