Том 5. Большое дело; Серьезная жизнь - Генрих Манн
Не менее ясно было Инге, что шансы сблизиться с нею есть у другого. В сущности с коротышкой актером у них уже все было на мази. Оба нисколько не сомневаются, что им предстоит изведать некие ощущения сообща. Разумеется, он смотрит на это как на короткий, не омраченный обязательствами эпизод, — или она составила себе о нем совершенно превратное представление. Инга храбро решила: «Ничего, счастье еще улыбнется» — и потянулась здоровой рукой к настольному аппарату. Ее лихорадило. Приложив трубку к уху, она подумала: «А вдруг снизу откликнется эта кикимора? Ах, я скажу ей, что перед смертью хочу распорядиться насчет своих денежных дел. Деньги священны, тут уж и самая опасная болезнь не в счет». Однако на коммутаторе отозвался другой голос. Инга назвала номер, который дал ей актер.
— Это ты! — сразу ответил он. — Ну, дорогая публика, кто еще раз проник в грядущее пророческим взором? Твой маленький любимец. Сегодня вечером нам кое-что предстоит.
— Уже поздно, я лежу в постели.
— Ну и лежи — но только в моей.
— Можете вы хоть минутку быть серьезным? В меня стреляли… да… не опасно… Так, слегка помяло, — сказала она, вспомнив о несчастном случае с отцом.
— Ой, ой! — проговорил коротышка. — Но в следующий раз, если захочешь, чтобы тебя мяли, очередь будет за мной.
— Вы бы этого не сделали. Так мне по крайней мере кажется.
— А зачем ты путаешься с такими горе-стрелками? С такими бесталанными охотниками? Такими незадачливыми любителями дичи? — кричал он все громче. — Не тот ли это грубиян, на которого мне предстояло надеть наручники? Или — знаю, знаю — тот помешанный?
— Ни тот, ни другой. Чистая случайность. Я, собственно, ни при чем.
— Ну да! Так я тебе и поверил. Всегда у тебя такие забавные случайности. Вчера вечером в логове этого… как его зовут… кто разделся донага и довел меня до безумия?
— Я что-то не заметила, чтобы это произвело на вас впечатление. Остальные тоже были в чем мать родила.
— Да ведь это кокотки. А ты моя королева. Я люблю тебя, я люблю тебя… — пропел он, входя в раж.
— Чудесно! — мечтательно произнесла Инга.
— Я вижу, мы в восторге друг от друга. Внемлю твоему зову. Договорились, точка. Теперь остается сделать тебя звездой.
— Видишь ли, мальчик! Этого-то я все время и жду, — откровенно призналась Инга. — Надо же и делами заняться. Я ведь достаточно одарена, не правда ли?
— До чего же ты глупа — таких я еще не видел! У тебя есть бедра и sex appeal [2] А в наше время, я уверен, одного этого уже предостаточно.
У Инги был жар, от этого способности ее обострились. Она пропела в телефон низким, грудным голосом:
— Я с головы до пят созрела для любви.
— Вчера ты так не сумела бы. Это уже сказывается мое влияние.
— Не отрицаю! Как называется мой первый звуковой фильм?
— Положись на меня! У меня есть личные причины использовать свои связи в твоих интересах. Не я буду тебе платить, а дирекция. С меня взятки гладки. Я всегда расставался с женщинами, если они лишались ангажемента. О, не думай, что во мне говорит цинизм, моя возлюбленная.
— Я знаю, ты сентиментален, — сказала Инга. Эти слова были сказаны с иронией, но он подхватил их:
— Верно! Вечная моя ошибка! Если бы не это, я с моим скромным, но обаятельным талантом достиг бы куда большего. В наше время чувства, если они не приносят дохода, — непозволительная роскошь. Чувствовать мне полагается только по вечерам, когда за это платят. А я люблю твой белый напудренный носик и крашенные перекисью локоны, которые ты сейчас бережно уложила на подушку. Меня обворожили твои бархатные нежные руки, еще не подписавшие ни одного контракта, готовые к любой непристойности; они лежат на твоем чудно сложенном теле, не хочу знать, в каком месте…
— Но, маэстро, в одной руке у меня трубка, а другая забинтована и подвешена.
— Видишь, о женщина, как все это волнует меня! Хочешь быть первой, которая принесет мир моей душе? Подумай, долго ли мне еще быть молодым, долго ли продавать людям свой талант? Что ждет меня в том возрасте, когда у других начинается зрелый труд? Облысею да лишусь машины. Либо оставайся юным, либо убирайся ко всем чертям! Другого выбора у меня нет.
— Знакомый мотив! — сочувственно сказала Инга, ибо все остальное было ей заранее известно. Материальная необеспеченность, страх перед завтрашним днем — как часто она слышала эти слова и сама их твердила! Но она меньше всего ожидала услышать их в эту минуту… А он уже не мог остановиться.
— Люди говорят: знаменитость, баловень фортуны, сидит себе в роскошном крейслере! Знали бы они! «А что на сердце у него — кому какое дело!» — пропел он с искренним чувством.
— Я даже прослезилась. Довольно, мальчик. Пока у меня будут выгодные договоры, тебе не придется на меня тратиться, разве только заплатишь портнихе…
— Если же больше месяца будешь без дела… ищи себе другого. Это будет конец. А теперь спокойной ночи, девочка. По радио уже поют петухи. Сегодня я дал волю своему сердцу. Больше ты не услышишь от меня никаких сентиментов, — только пошлости, без которых никак нельзя. Приходи сама, когда встанешь! Поменьше слов, побольше дела!
Повесив трубку, Инга подумала: «Он маленький. Это что-то новое. Как же с ним обходиться?»
Точно такой же вопрос задала себе Марго, когда на аэродроме появился ее пассажир: Карл Великий, как его все называли, был небольшого роста. Это поразило Марго. С самого утра, когда Фриц Бергман позвонил ей, все ее помыслы, естественно, были только о таинственной личности — Карле Великом.
После звонка Марго поспешила одеться, чтобы не упустить счастливого случая. Она знала, что отнимает этот случай у молодого пилота, но такова жизнь. Конечно, для нее это могло кончиться плохо, — даже знай она в точности, что надо делать. Это был не только счастливый случай, но и рискованная авантюра.
Фриц Бергман поджидал ее у аэродрома, и в предрассветных сумерках Марго удалось пройти незамеченной. Он повел ее в гардеробную и достал одежду механика.
— Его я устранил, госпожа Рапп. Вместо него со мной летите вы. То есть не со мной. Вы одна полетите с пассажиром.
— Неужели он явится без провожатых?
— That is the question [3], — сказал Фриц Бергман, радуясь случаю щегольнуть знанием английского языка. — Он может взять с собою еще двоих, но насколько я
