Том 5. Большое дело; Серьезная жизнь - Генрих Манн
Бирк явно бредил. Прошлое принимало слишком отчетливые очертания; умерший ребенок очутился в кругу шести живых, из которых впоследствии умер для него еще один. С особенным упорством Бирк сосредоточился на своем плане — на том, что он придумал для блага оставшихся. Он был уверен, что его дети больше всего нуждаются в наглядном уроке: пусть раз навсегда научатся правильно смотреть на жизнь. Урок, который он собрался им преподать, мог иметь и плохие последствия, поэтому он все мешкал, пока был вполне здоров, но в теперешнем его состоянии дело вовсе не казалось ему таким опасным.
Первой, как и следовало ожидать, пришла Инга. Она была самая легкая на подъем, самая стремительная. Еще в дверях она крикнула:
— Папочка, ну что это ты натворил!
Именно об этом он и мечтал.
— Инга, деточка, — сказал он тихо: как видно, обессилел или не сразу очнулся от дум. — Давно бы уже пора. Скучно становилось, не правда ли…
— Так пусть уж лучше со мной! — с готовностью воскликнула она.
— Инга, ты и так уже перенесла немало… Твоя последняя любовь…
— Да, папа. Мальчик был ужасный святоша. Представь себе, он прогнал меня из страха, что попадет из-за меня в ад. Но зато как великолепно он свистел!
Инга говорила удивительно красиво, у нее был сильный, звучный голос. Ее добропорядочный отец отлично знал, что она все в жизни принимает легко; и если говорил обратное, то лишь иронически. Он страдал ее страданиями дольше, чем она сама. Но говорить с ней об ее приключениях в открытую ему было неловко, и он поневоле впадал в иронический тон. Вместе с тем Бирку было совершенно ясно, что девушка, если она работает, вправе быть самой собой. А для Инги это значило быть смелой и решительной.
Марго с мужем пришли вместе. Эмануэль Рапп, — человек своего времени, которого не могло удивить ничто в жизни, — казалось, был потрясен этим несчастным случаем, как никогда. Бирк вообще склонялся к скептицизму. Но, во-первых, зачем бедному парню из кожи лезть вон, прикидываясь огорченным, говорить дрожащим голосом и умышленно вести себя так, будто он не владеет собой? К тому же тесть вспомнил, что Эмануэль опасается в случае его, Бирка, смерти угодить под сокращение. «Одной симпатии, даже самой искренней, недостаточно, чтобы люди могли привязаться друг к другу. У нас, бедняков, сюда примешивается еще и личный интерес». Такие мысли осаждали Бирка, и от этого он казался еще более немощным, изнуренным.
Но все же он улыбнулся Марго и взял ее за руку. Ее пытливые черные глаза были серьезны. Таким же взглядом впилась бы в Бирка ее мать в момент катастрофы, которой она давно ждала.
— Мне жаль, что я вас тревожу, — сказал, как бы извиняясь, больной. — На случай если мне действительно пришел конец, хотелось бы сказать вам…
В это время вошел Рольф. Он растерялся от удивления, увидев, что трое детей собрались вокруг отца, а тот обращается к ним с последним напутствием. Из-за простого ушиба! Однако он верил в ум отца и был знаком с его своеобразными воспитательными приемами. «Эта комедия разыгрывается с какой-то целью», — решил он, ловя быстрый взгляд отца, как бы напоминавший ему о просьбе ни во что не вмешиваться.
— Я хочу сказать, что вам придется рассчитывать главным образом на самих себя. Вижу, вы и бровью не повели. Должно быть, сами давно сообразили. Моя поддержка, дорогой Эм, все равно не спасла бы тебя от потери места, если бы ты сам не был что называется парень не промах и не умел правильно браться за дело.
— Да, слава богу! Я уже раз двадцать брался за всевозможные профессии и всегда правильно.
— Вот видишь. Да и девочек тебе не трудно будет поддержать в пути; впрочем, они обе и сами достаточно самостоятельны.
— Будь покоен! — сказала Инга. И он ей поверил.
Марго молчала. Но он видел, как ее пытливые глаза подернулись влагой, и сам вдруг почувствовал, что значило бы покинуть на произвол судьбы эту бедную чудесную молодежь. Они казались ему несказанно прекрасными: одна — превосходно сложенная блондинка, другая — смуглая брюнетка, удивлявшая его непостижимой гармонией тела и духа. И юноша…
Он услыхал всхлипывания Марго и испугался. Она всхлипнула как раз в то мгновение, когда Бирк перевел взгляд с нее на Эмануэля. Пожалуй, у нее были свои, особенно важные причины опасаться смерти отца. Вот молодой человек, которому она принадлежит: блестящие волосы, свежее лицо, спортивная выправка, в меру развитая мускулатура. Собранный, крепкий, на лице выражение ясности и готовности. «Мы такими никогда не были», — подумалось Бирку.
Но такие люди очень неустойчивы в этом неустойчивом мире. Недоучился: ни война, ни мир не предоставили ему этой возможности. Да и от природы у него не было влечения к какой-нибудь определенной профессии. Всякий мог заменить его, и он — всякого. Таковы эти люди. А как он относится к Марго, которая сейчас так горько всхлипывает? Может быть, они оба взаимозаменимы? Вот чего боялся отец, глядя на тех, с которыми ему пришлось бы расстаться.
Только у Рольфа все было вполне благополучно. Он единственный в семье обходился без отцовской помощи. По своей профессии он менее зависел от кризисов — как в делах, так и в духовной жизни. Он шел той же прямой дорогой, что и отец. Отцу это было знакомо. Он сам прошел тот же путь, который теперь казался ему скучным. Три искателя приключений были ему ближе по духу. Возможно, они потерпят крах, а пожалуй, наоборот, будут очень счастливы. Бирка, уже не ждавшего для себя ни того, ни другого, приятно волновали эти неведомые, неопределившиеся судьбы. Он с жадным любопытством всматривался в детей: как они будут держать себя, когда услышат то, что он собирается им открыть.
— Вот что, — сказал он. — Я сделал изобретение. Если мне нельзя будет самому его реализовать, придется вам. Это взрывчатое вещество. Самое сильное из всех, которые были до сих пор открыты. Взрывчатое вещество наивысшей бризантности, теперь как раз такое и требуется, наш концерн купит его у вас. И это оградит вас от нищеты.
Он говорил все глуше: как видно, устал от разговоров и хотел поспать.
— Замечательно! — негромко сказал Эмануэль. — Ну и неожиданность! А что значит «бризантность»?
— Удивляюсь тебе, папочка. И
