Том 5. Большое дело; Серьезная жизнь - Генрих Манн

— Не беспокойся, дорогая, — прошептал Бирк и прибавил громко: — Нет его там? Может быть, и не было. Не помню. У меня жар.

Эмануэль вскрикнул.

— Не потерял же ты свое изобретение?

— Надеюсь, что нет, — слабым голосом ответил Бирк. — Но как бы там ни было, у меня есть формула, она припрятана в надежном месте. Вот поправлюсь….

В комнату вернулся Рольф. Он сообщил:

— Там какой-то рабочий ждет.

— Очень любезно со стороны рабочих. Они хотят выразить мне сочувствие. Можно ему войти?

— Пожалуйста, прими его, если хочешь, но пусть по крайней мере уйдут Инга и Эмануэль.

— Уходим, — сказала Инга. Подняв руку больного, она с нежностью поцеловала ее.

Эмануэль тем временем снова обшаривал карманы. Он совершенно растерялся: то отходил от пальто, то снова порывисто и с отчаянием бросался к нему; пытался что-то произнести, но лишь судорожно глотал слюну. Он был бледнее, чем лежавший в кровати Бирк.

III

Вошедший испуганно смотрел на главного инженера. Он даже не заметил Марго, которая отошла в сторону.

— Да, — промолвил он тоном глубокого убеждения. — Так вот оно и бывает.

— Это еще обошлось хорошо, точь-в-точь как с вами тогда, — сказал Бирк.

— Ну, то другое дело. Я-то ведь нализался и полетел бы с лесов, не придержи вы меня, господин главный инженер.

— И с тех пор, Лариц, вы всегда являетесь на работу в трезвом виде. Что это вы мне принесли?

Рабочий взвешивал в своих сильных руках какой-то сверток.

— Я это подобрал, — сказал он, — на том самом месте, где вы упали, господин главный инженер, и подумал — не ваше ли это?

— Видишь, Марго. Вот и сверток. Если не боишься, возьми его и отдай мужу.

Она взяла сверток, тоже взвесила его на руке, как это делал рабочий, и нерешительно положила в сторонке.

— А вы застрахованы? — спросил Лариц, снова охваченный ужасом. — Дирекция вам уплатит за время болезни? Как подумаю, что сталось бы с моими, если бы со мной что-нибудь приключилось! Дети-то ведь не работают еще.

— Мои уже работают, — сказал Бирк, но рабочий пропустил его слова мимо ушей.

Это был еще молодой человек, хорошо одетый, круглолицый, быстрый в движениях. Но здесь, у постели пострадавшего, он то и дело впадал в какое-то оцепенение.

— Раньше я и думать не думал о несчастных случаях… но с тех самых пор… как вы спасли меня… Нехорошо, когда у рабочего такие мысли.

— Моя жена всегда об этом думала, — сказал Бирк.

— А моя… — При этом воспоминании Лариц вздрогнул.

Постучали в дверь. И тут же в комнату вошел кругленький и юркий господин в визитке; котелок он держал в руках. На голове у него не было ни единого волоса. При виде рабочего на его властном лице появилось такое жесткое выражение, что тот поспешно освободил место у постели больного.

— Дружище! — воскликнул посетитель. И вдруг у него отвисла губа, на шее легли дряблые складки, всем своим обликом он изобразил самое сердечное сочувствие и скорбь. Бесцветные глаза даже приняли глуповатое выражение. Он протянул больному обе руки, но при этом отлично видел, что рабочий сторонкой крадется к выходу.

— Оставайтесь, — приказал он, снова переходя на жесткий тон.

— Позволь представить тебе господина Ларица, — вмешался Бирк. — Господин Лариц, вы, конечно, знаете господина главного директора Шаттиха?

Этот столь обычный для Бирка акт вежливости вывел из равновесия обоих других. Рабочий попытался отвесить поклон, но это у него не получилось. Глаза бывшего рейхсканцлера рыскали по комнате. У окна он заметил женскую фигуру, наполовину прикрытую занавесом. Когда директор направился к ней, женщина поднялась, причем оказалась выше его. И это заставило его воскликнуть:

— Восхитительно! Твоя дочь еще похорошела, дружище!

Затем посыпался град горестных восклицаний по поводу несчастья, свалившегося на его старого друга, — А я сижу себе в кабинете в полной безопасности! Просто стыд! — говорил он, подгоняемый своими же словами, которые требовали нарастания эффекта. К собственному удивлению, он втянул в разговор и рабочего.

— Если вы сорветесь с лесов или с вами случится еще что-нибудь, у вас есть социальное страхование. Это я устроил для вас… — И в напыщенном тоне добавил — Социальное страхование вам дал рейхсканцлер Шаттих. Во всяком случае, мы разработали и развили его вширь и вглубь.

Всем своим видом он требовал ответа. И Лариц был вынужден дать его:

— Случись беда — от страхования толку мало. А уж о вдовах и говорить не стоит.

— А моя вдова и вовсе ничего не получит! — заявил главный директор. — Ни гроша.

Рабочий умолк. Шаттих использовал свое преимущество:

— Видите ли, милейший, денег у них, конечно, будет в обрез. Моя жена носит только шелковые чулки… Ваша, разумеется, тоже. Ну, а когда они овдовеют, им придется кое-чем поступиться. — Шаттих придал своему лицу выражение, какое бывает у всякого добропорядочного бюргера, размышляющего о горестях своей жизни. Лариц, который пытался что-то возразить, застыл от удивления. А Шаттих вдруг снова придал своему лицу прежнее властное выражение. — В интересах вашей будущей вдовы вам, господин Лариц, не следовало бы выступать на собраниях коммунистов.

Больше он ничего не сказал, но было ясно, что это разоблачение. Рабочий сразу понял, что всевидящий главный директор знает его, следит за ним и здесь все время играл с ним в прятки.

— Привет вашей жене, — произнес главный директор и протянул рабочему руку.

Лариц покосился на Бирка: правильно ли он делает, пожимая ее. И все же он, видимо, чувствовал себя польщенным. И вышел из комнаты свободным, быстрым шагом. С Бирком они только обменялись кивками.

— Вот как ты популярен, — заметил Шаттих, когда они остались одни. — Тебя даже рабочие навещают.

— Он придет и к тебе, когда ты будешь на смертном одре, а если воздержится, то уж немного позже непременно придет.

Шаттих сделал гримасу.

— Ты никогда не проявлял особой деликатности в своих шутках.

— В мыслях я — лучше… — откровенно признался Бирк. — И думаю, что в глазах этого рабочего ты более популярен, чем я.

— А все уменье обращаться с людьми! Их надо поражать разоблачением. Тогда им становится ясно, что я сильнее их. Тут-то меня и выручает знание кадров. Знание кадров — одно из моих немногих положительных качеств, — вставил он с поистине поразительным смирением во взгляде. По мнению Шаттиха, не мешало время от времени обезоруживать «старого друга», слишком много о нем знавшего. — В годы инфляции я служил в промышленности — и там не плошал. Я ставил в известность провинциальные власти о каждом конкуренте, который пытался обходить