Том 5. Большое дело; Серьезная жизнь - Генрих Манн
— Ваше доброе мнение — большая честь для меня. Хотелось бы чем-нибудь вам услужить. Для вашего начинания нужен дом — где-нибудь в сторонке, уединенный дом, о котором, впрочем, можно судачить — сделайте одолжение. Ваш берлинский для этой цели не подходит. Если когда-нибудь пойдут слухи, они не должны вас коснуться. Ваше доброе имя — достояние всей нации.
— Я знал, что вы мне друг, — взволнованно ответил Шаттих.
— Пожалуй, я предложу вам мой собственный дом. Со мной уже всякое бывало, и судачить обо мне вряд ли стоит.
— Принимаю, — сказал Шаттих. — Осмеливаюсь принять, потому что мы знаем друг друга и верим, что все будет сделано в благопристойной форме.
Умиленный Шаттих схватил друга за руку и потащил за собою через всю комнату. Теперь они стояли в двух шагах от голой Инги, но даже не взглянули на прелестную длинную спину, на бедра, более узкие, чем плечи; оба дельца смотрели как бы сквозь ее. А Инга думала: «Теперь надо сбежать и все это передать Эму».
Но сбежать было не так-то легко. Лихорадочно обдумывая план бегства, она снимала с лица густой слой грима.
— В самой благопристойной форме, — еще раз подчеркнул Шаттих.
И вдруг кто-то рванул дверь. На пороге появилась, точно из-под земли выросла, могучая дама.
Роскошное вечернее платье, длинная нить жемчуга, длинные руки и ноги и где только можно драгоценности. Подбородок сверкал белизной, и от этого казалось, что голова вскинута еще выше. С этой величественной высоты на Шаттиха, стоявшего рядом с голой Ингой, упал гневный взгляд голубых глаз.
Шаттих, собравшийся было еще раз подтвердить свою благопристойность, при виде жены только разинул рот. Не сразу постиг он весь ужас свалившейся на него катастрофы. Нора выждала, пока несчастный не пришел в себя, и наконец — что произвело впечатление даже на фон Листа — сказала из какого-то холодного далека:
— Я помешала, тут происходят деловые переговоры.
— Вот именно, дорогая, — пролепетал несчастный Шаттих, — мы тут как раз судили-рядили с Листом об одном деле.
— Что может быть естественнее, чем держать при этом руку на плече неодетой особы!
Шаттих отдернул руку, точно обжегся. Нора уже не замечала его. И обращаясь к фон Листу, который пытался поцеловать ее пальцы, произнесла все с тем же отсутствующим видом:
— У вас, господин фон Лист, всегда была сомнительная репутация. И если я рассталась с Берлином, то одной из причин было знакомство моего мужа с вами, милый Эгон.
— О вашем отсутствии очень сожалеют, — позволил себе ввернуть Лист. В его тоне слышалось, с каким удовольствием вспоминает он о флирте с Норой Шаттих и по сию пору.
Она ответила почти весело:
— Недолго будут сожалеть. Как только я разведусь с Шаттихом, перееду в Берлин.
— Развод из-за превратно истолкованной ситуации? Сударыня, ведь мы же современные люди.
— Я, слава богу, довоенного чекана. У меня есть устои.
— Это в цвете-то лет! — с сожалением дополнил бывший друг.
— Возможна, конечно, и такая точка зрения, — продолжала Нора, — что два господина во фраках и голая женщина — это только начало большого дела.
— Так оно и есть, — позволил себе сказать Шаттих. — Ведь у нас идет заседание моего Союза рационализации Германии.
— Оно похоже на оргию, — ответила Нора, глядя поверх него. Как бы в подтверждение ее слов за стеной взвизгнули статистки из кино. Нора хранила молчание, чтобы усилить эффект.
— Мне придется просить вас быть моим свидетелем на суде, — произнесла она, выдержав достаточно долгую паузу.
— И не подумаю, — деловым тоном возразил фон Лист. Он, наконец, понял, что означает наигранное равнодушие Норы. Она явилась сюда с заранее обдуманным деловым намерением сорвать с Шаттиха крупный куш. — Я буду все отрицать, — заявил фон Лист. — И при этом не солгу. Никто из нас не знает, кто эта девица.
— Как же! — сказала Нора. — Шаттих знаком с фрейлейн Ингой Бирк.
В то же мгновение Инга вскочила со стула, наскоро накинула на себя что попало под руку и бросилась бежать. Она чуть не сбила с ног господина фон Листа и отбросила его к стене. Нора Шаттих вовремя успела отскочить. Она повернулась, показав свою целиком обнаженную спину.
— Нора, — шепнул ей Лист, — если смотреть на вас сзади, вы еще можете потягаться с самой юной кокоткой.
Ну их, все эти запутанные дела, в которые его собираются вовлечь. Он сделал попытку сказать ей комплимент. Но это ничуть не смягчило Нору, напротив — она только сейчас вошла в раж. Она декламировала:
— Этот человек, — выспренний указующий жест в сторону Шаттиха, — как видно, потерял всякое представление об устоях общества. Он опускается на дно. И это — бывший рейхсканцлер!
— Я готов признать на худой конец организационный промах, — начал было Шаттих, но она не позволила ему продолжать.
— Общественность увидит во всей красе одного из своих высших представителей. Уж об этом я позабочусь. Он будет изобличен в печати. Довольно, я больше не позволю попирать мое женское достоинство в собственном своем доме!
— Организационный промах, я готов признать.
— Он хочет, чтобы его Союз, занимающийся рационализацией в обществе голых балерин, помогал ему обделывать его делишки. — Теперь она ораторствовала еще громче.
У нее была выгодная позиция, что и говорить. Мужчины переглянулись. Любой вид насильственного устранения этой женщины казался сейчас обоим наименьшим злом. Но увы! Они ничего не могли предпринять. «Голые балерины» вместе с знаменитыми артистами сгрудились у широко открытых дверей. Они критически прислушивались к бурной, но совершенно холодной декламации Норы. Эстрадная знаменитость лучше всех поняла, что напыщенные речи этой дамы — комедия, и что роль свою она играет неважно. Кроме того, он был всецело на стороне господина, который заплатил ему за вечер гонорар, приближающийся к голливудским. Он дал Норе произнести еще несколько фраз, которые, впрочем, никакого впечатления не произвели. Затем вступил в разговор сам.
— Никто вам не поверит, сударыня.
Нора не решалась продолжать. Лица собравшихся и впрямь выражали недоверие. Она поняла, что разыгрывает представление одна и у всех этих зрителей, преимущественно голых, не имеет ни малейшего успеха. Знаменитость еще раз подтвердила:
— Если вы так сыграете на вечере, вам не поверят,
