В раю - Пауль Хейзе
— Нет, — серьезно отвечала ей Юлия, — ты, право, меня еще не знаешь. Представь себе, что я лишилась того счастья, к которому ты до сих пор стремишься, по собственной своей вине, именно потому, что была, как говорили лучшие подруги моей юности, бессердечной девушкой?
— Вздор! — вскричала Анжелика. — Ты бессердечна? В таком случае я уж просто крокодил и питаюсь человеческим мясом!
Юлия улыбнулась.
— Я сама не думаю, чтобы обвинение это было вполне справедливо. Но ты знаешь, как все обыкновенно любят выказывать себя «сердечными», выражать чувства, участие, нежность даже там, где в самом деле остаются совершенно холодными, так что Корделии всегда будут в проигрыше. Очень рано… еще ребенком, при жизни отца, строгого, по наружности сурового и холодного человека, старого солдата, не любившего говорить о чувствах… мне также не по душе были сладкие речи, лесть и условная любезность, за которыми нередко скрываются зависть и холодный эгоизм. Я никогда не могла примениться к закадычной дружбе на жизнь и на смерть, которую может разорвать навеки соперничество на балу, честное порицание или просто сама по себе одна уж скука. Мой первый опыт в этом отношении был и последним. А сколько потратила я на это ребячество серьезной привязанности и верности, сколько принесла никем не признанных жертв! С тех пор я стала осторожнее. И действительно, мне не составляло большого труда сберечь свое сердце от всяких внешних влияний. Я жила со своими старыми родителями, которые по наружности казались чрезвычайно сухими и педантичными, но умели в тиши домашнего очага создать и себе, и мне богатую, задушевную и прекрасную жизнь, удовлетворявшую и мысль мою, и чувства. Я выросла, видя перед глазами их пример, и говорила их языком. Вероятно, я казалась очень странной, когда, находясь в молодом обществе, относилась к тому, что его занимало, с холодностью, которая, быть может, очень шла к старому генералу, но, во всяком случае, была не к лицу его дочери. При этом я, впрочем, нисколько не притворялась. В тех самых случаях, когда другие совершенно таяли от восторга или сожаления, я не чувствовала ничего, кроме какой-то неловкости. Когда же что-нибудь производило на меня на самом деле впечатление, например какая-нибудь хорошая музыка, поэтическое творение или же какая-либо величественная картина природы, я становилась точно немая и не могла подобно другим шумно выражать свой восторг. Из презрения к фразам я относилась к собственным чувствам холодно и критически и принуждена была выслушивать, что со мною ничего не поделаешь, что для меня, девушки без сердца, таинственное блаженство любви будет навеки закрыто. На это я, конечно, улыбалась, и улыбка моя еще более утверждала мягкосердечных особ в их мнении о моем бессердечии. Так как я случайно не находила ни одной из моих подруг настолько привлекательной, чтобы полюбить, несмотря на дурные ее привычки, то одиночество, собственно говоря, не было мне в тягость.
Таковы были мои отношения в моему собственному прекрасному, но слабому полу; с молодыми людьми они были также не лучше. Скоро я заметила, что у сильных мужчин были также свои слабости и что мужчины, будучи гораздо тщеславнее нас, отдают вообще предпочтение тем, которые поклоняются их мужскому превосходству. То, что обыкновенно называется девическою скромностью, женскою нежностью, сердечностью, в девяносто случаях из ста не что иное, как игра, хитро обдуманная, для того, чтобы вернее одурачить этих гордых владык создания. Им кажется, что вот-вот нашли то самое, чего искали; в податливых, уступчивых, несамостоятельных, слабых существах они видят естественное пополнение своих организмов, рожденных для господства. Они встречают нежную уступчивость верховной своей воле, эхо, отвечающее чистым отголоском на все их хорошие мысли и стремления; а потом, когда цель нежной комедии достигнута, маска тотчас же сбрасывается, и мы, добрые овечки, показываем, что и у нас есть своя воля, свое понимание, что у самих есть желание повелевать, — тогда чудная мечта мужчины разлетается, как прах. Когда я это вполне поняла, я почувствовала глубокое отвращение. Потом мне стало смешно, и я подумала, что эта комедия так же стара, как мир. Если гордые властелины мира до сих пор еще позволяют себя обманывать, то, вероятно, потому, что находят в конце концов это для себя выгодным.
Но я все-таки не могла решиться на такую игру, какую вели все. Цель, оправдывавшая в их глазах все средства, для меня не существовала. Вообще, нравиться мужчинам мне было не особенно трудно, так как я походила на мать, которая слыла красавицей, но для того, чтобы я взяла на себя труд стараться приобрести любовь какого-нибудь мужчины, было надо, чтобы сначала он сам понравился мне и стал бы для меня опасен. Но этого не случалось. Я даже нередко думала: есть ли у меня сердце или уж нет его; отчего я не чувствую ничего такого особенного в обществе великолепных офицеров, студентов и художников, все таких отличных танцоров, с такими победоносными взглядами и безупречными белыми галстуками. Притом же с каким милым сознанием своего превосходства попадаются они в сети, расставленные смущенными, краснеющими прелестными созданиями, которые потихоньку подсмеиваются над своими торжествующими жертвами.
Юлия на минуту замолчала и закрыла глаза.
— Странно, — вздыхая, сказала она, — как это мы вдруг припомнили себе «дела давно минувших дней». Надо тебе сказать, милая, для меня это уже действительно преданья «старины глубокой», может быть, более глубокой, чем ты думаешь. Мне скоро будет тридцать один год. Когда же я впервые сделала эти наблюдения, мне было всего лишь восемнадцать лет. Сосчитай сама. Если бы я тогда вышла замуж, у меня могла бы быть теперь уже двенадцатилетняя дочь. А вместо этого теперь я только хорошо сохранившаяся старая девушка, имеющая единственным поклонником художницу-энтузиастку, влюбившуюся в меня в припадке художественного безумия.
— Нет, — сказала Анжелика, прилежно рисовавшая все это время, — я знала, где раки зимуют. Мужчин я всегда считала глупцами, потому что они позволяют ловить себя таким грубым образом. Но что они не сознали твоей цены, что они из-за тебя не переломали себе шеи, как перед Троей из-за греческой красавицы, — это мне непонятно; впрочем, не все же в одинаковой степени тщеславны и глупы, и, конечно, найдутся такие… я сама даже кое-кого знаю… Потрудись наклонить немного подбородок!..
— Конечно, — продолжала Юлия, — есть такие… я встретила даже одного, из любви к которому, может быть, сама стала бы
