В раю - Пауль Хейзе
Она сумела устроить дела так, что все подруги неутешной вдовы воспылали желанием иметь подобные же изображения своих умерших или живых супругов. Таким образом баталист был совершенно неожиданно завален заказами изображений конных фигур, что приводило его в немалое бешенство, так как современные мундиры были противны его стремлениям а-ля Вуверман. То обстоятельство, что ему приходилось рисовать лошадей, до некоторой степени примиряло его с заказами. Впрочем, он и тут жаловался на современные предрассудки коннозаводства, совершенно вытеснившие из моды знаменитых фландрских и бургундских коней. Он бодро принялся за труд ради кухни, как он выражался, и отрываясь от него только с наступлением сумерек. Затем, проклиная чертовскую работу, по милости которой ему нельзя было заняться своей большой картиной, Розенбуш заходил к соседке. Анжелика обыкновенно выслушивала жалобы баталиста без возражений: она объяснила раз навсегда, что не находит ничего предосудительного и недостойного в писании воинственных портретов за умеренные цены. Тем не менее художница старалась доставить Розенбушу более серьезную работу. По внушению Анжелики, неутешная вдова заказала Розенбушу осаду Киссенгена, при которой был убит ее муж. Но военная хитрость не привела к желаемому результату. Розенбуш положительно отказался писать такую прозаическую батальную картину, как бомбардирование современного города войсками, благоразумно расположившимися под защитою разных прикрытий, к тому же он говорил, что его самого при этом не было.
— Ну, а в сражении при Люцене вы участвовали собственной особой? — спросила, рассердившись, Анжелика.
— Нет, но это совсем иное дело. Всякий желал бы присутствовать при такой рукопашной схватке, поэтому нельзя не ощущать благодарности к художнику, изобразившему на полотне взбесившихся коней, трубачей, сзывающих после атаки храбрых кирасиров, которые рубят и колют бегущих врагов. Между тем современные сражения могут быть также наглядно изображены на картах Генерального штаба, где войска отмечаются пестрыми значками, а предварительно научно обдуманные их движения обозначаются геометрическими линиями.
Розенбуша ничем нельзя было заставить отказаться от этого убеждения. Все старания Анжелики разбивались о непреклонное его упорство. Впрочем, несмотря на то, что художница беспощадно бранила своего соседа за такое упрямство, она, в сущности, была очень довольна этим, хотя и безрассудным, по ее мнению, проявлением самостоятельности и твердости характера. Ей тщательно приходилось сдерживать себя, чтобы не выйти из роли и не броситься ему на шею. В значительно меньшей степени нравилась Анжелике настойчивость, с которою баталист предавался меланхолии. Наступила хорошая погода, в деньгах недостатка не было, просторный черный фрак был давно уже заменен щегольским летним пиджаком, а Розенбуш все не становился веселее. Она приписывала уныние и задумчивость обыкновенно столь легкомысленного собрата своего по живописи положению сердечных его дел. Баталист, наперекор своей привычке, никогда не заговаривал с Анжеликой о дочери перчаточника, но, сколько было известно, дела Розенбуша обстояли в этом отношении не совсем благополучно. Анжелика просиживала иногда целые дни за своим мольбертом, с грустью прислушиваясь к тому, что делается у соседа, совершенно, по-видимому, отказавшегося от «сладкозвучной» флейты. В опустевших мастерских нижнего этажа тоже не раздавались уже более удары резца и молота.
При таких обстоятельствах наступило лето. Россель приглашал старика Шёпфа и его внучку к себе на виллу близ озера. Но так как старик нашел неприличным поселиться с девушкой в доме холостяка, а сама Ценз не хотела об этом и слышать, то и толстяк остался в городе, что, в сущности, было для него гораздо приятнее. Один лишь Коле перебрался к старой Катти, чтобы рисовать на голых стенах свою сказку о Венере. Приемная мать Франциски вернулась из Флоренции и привезла с собою для Анжелики целый короб разных художественных произведений, нарядов и добрых пожеланий. Она не могла досыта наговориться о том, как прекрасно устроились Юлия и Янсен, сколько великолепных статуй начато Янсеном, как англичане и французы наперерыв стараются приобретать их и как хорошо чувствует себя Франциска у своей мамы. Она встречала иногда у Янсена Ирену и ее дядю; о Феликсе же по-прежнему ничего не было слышно.
Все это привело Анжелику в чрезвычайное волнение. «Маленькая женщина» давно уже ушла, а Анжелика все еще сидела за столом, на котором были разложены подарки Юлии: фотографии, брошка из мозаики и великолепные платки. Художница печально думала о том, что для нее было бы, пожалуй, лучше, если бы она отправилась за Альпы, вместо того чтобы, оставаясь здесь, терзать свое старое девичье сердце безнадежною любовью.
Вдруг она услышала шаги баталиста, подымавшегося по лестнице с необычайною в последнее время для него быстротой. Вслед за тем вошел к ней Розенбуш. На его лице было такое же беззаботное выражение, как и в былое, счастливое время, когда он носил еще бархатный свой сюртук фиолетового цвета.
— Что с вами, Розенбуш? — спросила немного резким тоном художница, которой веселое расположение духа ее соседа теперь так же не понравилось, как прежде не нравилось его уныние. — У вас такой вид, как будто вы чему-нибудь очень обрадовались. Уж не разыскали ли вы где-нибудь красное покрывало, которое снилось графине Терцкой в Эгере? Ну?
— Многоуважаемая приятельница, — возразил Розенбуш, — на этот раз вы так же несправедливы ко мне, как и всегда. Я теперь являюсь глашатаем двух важных новостей, одна из которых серьезная, а другая забавная. Которую из двух прикажете сообщить прежде?
— Разумеется, серьезную. Вы просто меня пугаете, Розенбуш: у вас такой торжественный вид!
— Это и действительно чертовски серьезное дело: у нас будет война, настоящая война, — хотя факт этот сам по себе кажется совершенно невероятным. Несмотря на то, что объявление войны с Францией напечатано во всех газетах, все еще как-то не верится. Так и хочется побиться об заклад, что никакой войны не будет и что это одна лишь газетная утка. Что вы на это скажете, Анжелика? Считаете вы эту новость достаточно серьезною?
— О боги! — воскликнула художница, — какая глупость!
— Ваше заявление очень умно, дорогая соседка, но что прикажете делать? Из-за таких глупостей погибло уже немало умнейших и даровитейших мужей. Целые нации жертвовали из-за них своим имуществом и кровью. Войны, разумеется необходимы, так как без них были бы немыслимы и батальные живописцы. Впрочем, вы знаете мои убеждения относительно нынешнего способа ведения войны, когда в дело пускают митральезы и усовершенствованные скорострельные ружья. Я сочту своим долгом отправиться на войну, хотя, конечно, и не ради искусства.
— Вы и на войну? В
