В раю - Пауль Хейзе
— Вы заблуждаетесь, многоуважаемый друг, — возразил Розенбуш своим серебристым тенором, который, однако, казался немного надорванным. — Я совершенно здоров, только немного страдаю нервами. Со мною теперь то, что часто случается с нашим братом, художником, атрофия сухожилия, как выражаются люди науки. Впрочем, я не нахожусь в состоянии полного бездействия, как вы, может быть, полагаете. Я обдумываю мою большую картину и хочу приучить себя мысленно представить себе ее в малейших подробностях, что называется, до последней тонкости, до кончика носа последнего погонщика ослов. При таком способе рисования сберегается чрезвычайно много красок и дело идет гораздо скорее, чем при вечном соскабливании и поправках. Попробуйте когда-нибудь последовать моему примеру, Анжелика.
— Благодарю; у всякого свой вкус, у меня мысли созревают обыкновенно лишь на полотне. Послушайте, Розенбуш: неужели это сухое умственное писание отнимает у вас все время? Не можете ли вы уделить ежедневно часика два для посторонней работы? Молодая вдова одного офицера заказала мне нарисовать портрет ее супруга, павшего в бою под Киссингеном, и желает, чтобы я окружила портрет этот венком из лавров, кипариса и иммортелей. Между нами говоря, идея этой картины показалась мне довольно странной. Представьте себе покойного верхом на лошади, на заднем плане город, а кругом всего венок, напоминающий собою порей, уложенный вокруг блюда с сосисками и капустой. Я намекнула на то, что было бы, пожалуй, лучше совершенно отказаться от венка или, по крайней мере, ограничиться одним лишь портретом павшего героя. Но вдова уверяла, что мужа ее изобразить без лошади никак нельзя. Лошадь эта была тоже членом семейства. Это был прекрасный гнедой конь, с белой холкой на лбу, издохший от раны, полученной в том же сражении. Времена теперь плохие, и так как запрошенную мною цену барыня не нашла особенно высокою, то я и приняла заказ. Я тогда же сказала себе, что это с моей стороны была глупость, потому что лошади, которых я рисую, походят, скорее, на бегемотов. Я думала, что придется прибегнуть к помощи Розанчика, а между тем он пишет теперь свою большую картину и не захочет, пожалуй, от нее отказаться, но так как вы пишете картину в голове, то конечно… дело принимает для меня более благоприятный оборот.
Она отвернулась, чтобы скрыть от него лукавую улыбку; но Розенбуш, вследствие упадка физических сил, был, по-видимому, лишен всякой наблюдательной способности.
— Вы знаете, Анжелика, — сказал он, — что рисуй я даже самое знаменитое из сражений Александра Македонского, у меня и тогда нашлось бы время для вас. Притом же нарисовать лошадь вовсе не мудрено. Я изображу ее с раздутыми ноздрями, тянущеюся за венком, так что можно будет подумать, что лавры, выпавшие на долю ее господина, раздражают ее аппетит.
— Вы будете так добры, что откажетесь от всяких глупых шалостей. Дело серьезное, картина будет поставлена в спальне вдовы на что-то вроде домашнего алтаря. Перед нею будет гореть вечная лампада. Вы возьмете на себя труд нарисовать офицера и лошадь. Портрет офицера и фотография его лошади будут доставлены мне сегодня. Я нарисую венок, и мы честно разделим друг с другом славу и деньги.
Она умышленно показала двойную цифру условленного гонорара, так как хотела уступить все целиком своему соседу. При настоящем его положении это была довольно изрядная сумма; но, к ужасу Анжелики, Розенбуш не выразил ни малейшей радости по поводу этой неожиданной для него получки.
— Дорогой друг, — сказал он, — оба покойника будут нарисованы, и обещаю вам, что они будут иметь с павшим героем и его лошадью такое сходство, какого только может пожелать рассудительная вдова. Если хотите, я выставлю на чепраке лошади свою монограмму, чтобы мы могли, подобно Рубенсу и Блюменбрейгелю, красоваться вместе в истории искусства. Что же касается до денег, то они должны всецело достаться вам. Товарищеские услуги, особенно если их оказывают женщине, да притом приятельнице и соседке, не могут быть уплачены презренным металлом. Впрочем, мы можем начать сейчас же: я могу отложить пока умственную отделку моей картины, тем более что у меня теперь легкий насморк; кроме того, под конец можно совершенно сойти с ума, если станешь заниматься одними лишь умными мыслями. Поэтому, если вам угодно…
При этих словах он предложил Анжелике свою руку. Анжелика знала хорошо своего соседа и чувствовала, что никакие силы в мире не могли бы его заставить отказаться от принятого решения. Такие рыцарские стремления льстили чувству, которое она втайне питала к баталисту, а потому она не пыталась ему возражать. Она надеялась притом вознаградить его за труд, не оскорбляя его самолюбия. К тому много выиграно было уже тем, что он снова принялся за работу и попал в теплую комнату.
Здесь ему поневоле пришлось снять с себя плед и явиться в несчастном фраке, который, будучи сшит на «полные формы» Росселя, висел не весьма грациозными складками на его исхудавшем стане. Обстоятельство это нисколько не смутило Розенбуша, и он с самым серьезным видом стал излагать перед своей соседкой удобство широких платьев: летом в них прохладней, так как их легко продувает ветер, зимою же они удобны тем, что вмещают большее количество согретого воздуха и т. д. Он говорил обо всем этом за чашкой чаю, заваренного Анжеликой. Напиток этот, казалось, возвращал его внутренностям теплоту, в которой давно уже чувствовалась потребность. Розанчик никогда не бывал так деятелен, как если работал для других, а потому в течение двух-трех часов картинка была набросана и была так пригнана к венку, что, по выражению Анжелики, в целом все имело довольно сносный вид и можно было немедленно приступить к работе красками.
В этой общей работе, доставлявшей соседям большое удовольствие и бесконечный материал для шуток, незаметно прошло все время до обеда. Анжелика предложила отобедать у нее в мастерской. Против этого Розенбуш не умел ничего возразить. Художница дала привратнику несколько секретных инструкций, и в непродолжительном времени на столе появился такой прекрасный обед, что Розенбуш пришел в восторженное состояние и с пафосом продекламировал соответствующие случаю стихи.
ГЛАВА IV
Впервые, после многих недель, Розенбуш чувствовал себя в тепле и сытым. Поэтому, когда Анжелика предложила ему обедать вместе на все время их общей работы, то баталист не особенно сильно оспаривал это предложение и даже впоследствии делал вид, будто не замечал, что она, как истая Пенелопа, прибегала постоянно к одним и тем же уловкам, чтобы оттянуть,
