В раю - Пауль Хейзе
— А ведь на этот раз жаль, что я не филистер, — со вздохом сказала она и дружески, без сопротивления, подставила ему свои розовые губки. Затем, пожелав еще раз Розенбушу спокойной ночи, она удалилась и особенно тщательно заперла за собою дверь на ключ.
КНИГА ШЕСТАЯ
ГЛАВА I
Наступивший новый год не принес с собою ничего нового.
В половине января густой снег валил большими хлопьями. У подъезда отеля, в котором жила Ирена с дядею, уже с час стояла карета старой графини; кучер в богатой медвежьей шубе дремал на козлах. Лошади, понуря головы, терпеливо стояли, несмотря на падающий снег. Казалось, однако же, что снеговые тучи истощатся скорее, чем шумный поток немецких и французских фраз, которыми осыпала болтливая, старая дама рассеянно слушавшую ее Ирену.
Дядя сидел в сторонке, в оконной нише, перелистывая какую-то иллюстрированную охотничью книгу. Только изредка вмешивался он в разговор, спрашивая о том или другом знакомом, что всегда служило графине материалом целой главы из городской летописи.
Когда доложили о приходе поручика, радостное «ах!» вылетело из уст Ирены. На этот раз даже мокрые от снега ботфорты и поношенная шинель Шнеца не оскорбили ее чувства изящного, напротив того, Ирена приветствовала поручика как избавителя и протянула ему руку с благодарною улыбкою, на которую он, не снимая своей грубой замшевой перчатки, отвечал крепким пожатием.
Оказалось, впрочем, что Ирена обманулась в своих ожиданиях. Шнец молча опустился в кресло, протянул свои длинные ноги, и пока гостья с оживлением продолжала прерванный было его приходом рассказ о городских новостях, он мерно отбивал такт, ударяя хлыстиком по ботфортам.
Графиня была ходячим календарем великосветских праздников, балов, вечеров, раутов и французских любительских спектаклей у того или другого посланника, на них вращался весь ее разговор. Она обсуждала с чрезвычайным жаром вопрос о том, будут ли в этом сезоне даваться балы при дворе, когда и сколько именно, вспоминая при этом былые времена, проводя параллель между нынешними празднествами и балами — увы! — уже минувших дней, на которых она была первой красавицей. Вдруг графиня как будто спохватилась, что говорит все время одна и что другие не принимают участия в разговоре.
— Mais savez-vous mon cher Schnetz, — обратилась она к поручику, — que vous avez une mine a faire peur? Je ne parle pas de votre toilette[65] — в этом отношении вы нас никогда не баловали; но пока я посвящаю Ирену в программу предстоящих зимних мюнхенских развлечений (она ни под каким видом не поедет в самый центр холеры, в разбойничью страну, где приступают с ножом к горлу к истинной религии и к представителю ее, главе Церкви, святому отцу), вы сидите как Гарпократ, се Dieu du silence et on voit bien que vous vous moquez interieurement de tous ces plaisirs innocents.[66] К танцам в наше время мужчины действительно совсем охладели, но я не могу себе представить, чтобы даже маскарады не интересовали их более.
— Вы в заблуждении, дорогая графиня, — прервал ее Шнец с серьезным видом. — Я сам весьма не прочь от танцев и даже дня через четыре думаю протанцевать всю ночь напролет, разумеется, если разыщу даму, у которой хватит решимости пуститься в пляс с таким медведем, как я.
— Где же вы будете танцевать через четыре дня? Vous plaisantez mon ami.[67] Сколько мне известно, через четыре дня не предвидится никакого бала.
— Бал, о котором я говорю, дается не в высших сферах, но тем не менее это будет совершенно порядочный, приличный и притом маскированный бал, что, по моему мнению, придает ему особенную заманчивость. Мы, — продолжал он, обращаясь к Ирене, — открываем в воскресенье карнавал в нашем раю. Об этом рае я вам, кажется, уже рассказывал. Вы, вероятно, помните моего приятеля, молодого человека, который во время достопамятной прогулки по озеру взял нашу лодку на буксир и потом получил удар ножом от лодочника. Этот молодой человек отправляется в Америку — никто не знает, что именно заставляет его туда ехать. Все мы его очень любим и хотим устроить ему торжественный, прощальный вечер. Подобного маскарада, как наш, ему, конечно, не придется видеть во всех пяти частях света.
За этими словами последовала маленькая пауза. Ирена побледнела как смерть, у нее захватило дыханье; дядя оставил охотничий альбом и, подойдя к поручику, как будто нечаянно наступил ему на ногу. Шнец, по-видимому, не замечая того, что происходило вокруг, хладнокровно играл своею цепочкой, на которой висели в качестве брелоков кабаний зуб, пара оленьих рогов и большой перстень с печаткою.
— Comment,[68] — сказала старая дама, — ваш приятель хочет отправиться в Америку? C’est drole[69] — и в такое ужасное время года — аu Соеur l'hiver[70] — а я хотела было просить вас, любезный Шнец, привезти этого молодого человека ко мне. Судя по наружности, он должен быть отличным танцором; к тому же его рождение и образование дают ему право бывать на балах в высшем обществе, и он, наверное, предпочтет эти балы танцевальным вечеринкам ваших приятелей-артистов.
— Это еще вопрос, графиня, — сухо отвечал Шнец, теребя свое ухо. — Насколько я знаю моего приятеля, он вообще не любит стеснений и кажется мне человеком настолько свободным от предрассудков, что не будет справляться в Уложениях о столбовом дворянстве, можно ли ему веселиться или нет, и удовлетворяет ли хорошенькая дама, с которою он танцует, всем условиям, необходимым для того, чтобы быть принятою при дворе. Он видел на своем веку достаточно образчиков так называемого высшего общества, чтобы иметь право без особенного сожаления поворачиваться к нему спиною. Теперь Феликс приискивает такое общество, которое было бы ему по душе, там, где может его найти. Если предположить даже, что он попал в так называемое дурное общество, то для маскарадного бала общество это будет все-таки достаточно хорошо, уже потому, что оно — не так называемое хорошее общество.
— Toujours le meme frondeur! — сказала, смеясь, старая дама. — Mais ont doit pourtant observer les convenances,[71] — я думаю, что если ваш приятель снизойдет до этой Boheme,[72] как, например, это делаете вы…
Шнец сильно нахмурился.
— Снизойти! Да об этом здесь и речи нет, уверяю вас: если бы самые пригодные для придворной сферы члены вашего высшего общества изъявили желание
