В раю - Пауль Хейзе
— Сегодня все позволено, любимец Венеры! — воскликнул Россель, несколько тяжело ворочая языком (так как пунш стал уже оказывать на него действие). — Мы давно уже знаем, что вы втайне поэт. Шнец, налей-ка мне еще стаканчик, а то горячий наш Коле[64] воспламенит и меня.
ГЛАВА IX
Неуверенный и нетвердый голос, которым Коле прочел свои стихи, совершенно не соответствовал их возвышенному и торжественному тону. Тем не менее стихи произвели сильное впечатление на веселый кружок собеседников, среди которых водворилось глубокое молчание.
Во время этой паузы на башенных часах пробило полночь; с последним ударом колокола очарование прекратилось, все как будто пришли снова в себя. Россель встал, подошел к Коле и, обняв его, в первый раз назвал «ты». Он уверял, что и сам отец Гельдерлин взирает теперь с небес на своего возлюбленного сына и должен быть им очень доволен. Другие собеседники также наперерыв старались выразить свою признательность смущенному поэту, за здоровье которого единственный его соперник в области поэзии — Розенбуш — предложил, при общем единодушном одобрении, распить по последнему стакану пунша, оставшегося на дне чаши.
Шнец поинтересовался узнать: почему именно стакан этот должен быть последним? Но Анжелика заявила, что пора разойтись, присовокупляя, впрочем, что неволить она никого не хочет; так как почти все сознавали, что она права, то никто не решился оспаривать ее постановление.
Янсен вел под руку свою возлюбленную, Розенбуш подал руку Анжелике; за ними следом шли Коле и Эльфингер, предлагавший поэту, взамен копии со стихов, несколько указаний по части декламации.
Старика Шёпфа, тащившегося нетвердыми шагами по обледеневшей земле, поддерживали под руки Россель и Шнец.
Феликс замыкал шествие. В последнее время барон упорно молчал, а потому никто и не заметил, как он, ни с кем не простившись, своротил в боковую улицу.
Он шел, нахлобучив шляпу, с такою быстротою, как будто его где-нибудь ожидали с нетерпением. Едва зажившие раны плеча и руки болели, пунш, который Феликс разрешил себе впервые после строгой диеты, разгорячил его кровь. Нерадостные, тревожные мысли теснились в его голове. Он не заметил, как очутился на площади, перед отелем, в котором жила Ирена. Шнец, как будто неумышленно, заметил при нем вскользь, что Ирена, спасаясь от музыкальных вечеров, перебралась в другой номер. Которые же именно были ее окна? В отеле не зажигали елок; к тому же полночь миновала и только в немногих комнатах горели еще свечи.
Взоры его как-то невольно остановились на освещенном окне второго этажа. Темная тень женской фигуры показалась там на одну минуту. Но он не мог различить, была ли это Ирена? Затем фигура отошла от окна, Феликс же остался тем не менее на своем наблюдательном посту.
Он стоял прислонившись к фонарному столбу, не ощущая ни холода, ни боли. Ему казалось, что он находится уже по ту сторону «большой воды» и что между ним и окошком, на которое смотрел, расстилается океан. Никогда не ощущал он яснее, что без этой девушки счастье для него невозможно, а между тем никогда не был он так далек от надежды, как теперь. «Нет, — думал он про себя, — пока я здесь в городе, мне ни под каким видом не следует приходить сюда, на это место: мужество мое подвергается здесь слишком большому испытанию и, пожалуй, даже моя решимость может как-нибудь поколебаться».
Он хотел раз навсегда забыть о существовании этого окна: давал себе обещание забыть и в то же время чувствовал, что это неисполнимо…
Свет в окне погас. Феликс вздрогнул и почувствовал, что для него там как будто навсегда все кончено. Затем он приободрился и тихонько побрел к себе домой.
Несмотря на позднюю ночь, городские улицы были еще оживлены. По случаю Рождественского сочельника от двенадцати до часу ночи в церквах служили всенощную, и потому много богомольного и любопытного люда было еще на ногах. Феликс, успевший отойти весьма недалеко, нагнал две парочки, по-видимому, торопившиеся домой еще менее, чем он сам. Впереди шла рослая, здоровая женщина под руку с мужчиною, который, должно быть, рассказывал ей что-то очень забавное, так как она постоянно смеялась и каждую минуту поворачивала голову, оглядываясь назад. Она как будто удивлялась, что другие не хохочут заодно с нею. Спутники ее шли особняком, а не под ручку, как первая пара. Кавалер держался, однако же, очень близко к девушке и что-то усердно нашептывал ей вполголоса. Она же шла совершенно равнодушно, понурив голову, и, по-видимому, не обращала ни малейшего внимания на его слова.
Свет фонаря на мгновение озарил эту группу и ярко осветил шляпку с белым пером, кокетливо сидевшую на рыжем шиньоне.
— Ценз! — воскликнул с удивлением Феликс.
Девушка внезапно остановилась и стала осматриваться вокруг.
— Вы ли это? — сказал Феликс, быстро подходя к Ценз. — Где вы так долго пропадали? Но вы не одни, я не хочу вас задерживать.
Девушка стояла, не отвечая ему ни слова.
Провожавший ее молодой человек, с довольно дерзкой и в то же время испитой физиономией, по-видимому, какой-то конторщик, взял на себя ответить Феликсу вместо Ценз и заявил, что не допустит, чтобы кто-либо, в его присутствии, не представившись ему, осмелился завязать на улице разговор с его дамою. Затем он предложил Ценз свою руку и хотел увести ее к шедшей впереди паре, которая теперь только, обратив внимание на происходившее, остановилась и стала оглядываться.
— Вам тут нечего допускать или не допускать, любезный друг, — возразил совершенно хладнокровно Феликс. — Если фрейлейн Ценз будет угодно со мною поговорить, то вы подождете, пока мы кончим. Впрочем, вы, может быть, предпочитаете идти своею дорогою? Что же, Ценз? Можете вы располагать пятью минутами свободного времени для старого друга?
Девушка широко раскрыла глаза и проговорила несвойственным ей робким голосом:
— Так вы и в самом деле меня еще не забыли?
Потом, не дожидаясь ответа, она сказала своему кавалеру:
— Прошу вас более не беспокоиться, далее я уже найду дорогу сама. Спокойной ночи.
— Как бы не так! — воскликнул молодой человек, — оставить тебя посреди улицы потому только, что с тобой повстречался этот молодчик. Нет, черт побери, этого не будет!
Повернувшись с угрожающим видом к барону, он закричал своим спутникам, чтобы они были свидетелями, как он отделает непрошеного гостя; но высокая черноволосая дама узнала Феликса и быстро шепнула на ухо раздраженного его противника несколько слов, не оставшихся, по-видимому, без впечатления. Он разразился еще несколькими гневными восклицаниями, потом глухо расхохотался и, саркастически раскланявшись
