Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи
Ан на цыпочках вошла в комнату, прислушиваясь к ровному дыханию Кхака, осторожно взяла со скамейки рубаху и вышла. От волнения у нее стучало в висках. Сейчас, когда она держала в руках его рубашку, ей казалось, что он близок ей, как никогда. Она разглядывала рубаху — потертый воротник, манжеты, карманы с оторванными пуговицами, — ощупывала двойные заплаты на плечах и спине. И как только он, бедный, терпит холода в такой одежонке! Ан расстелила рубаху на кровати и приложила к ней свитер. Но что это с ней? Почему слезы так и бегут из глаз?..
Кхак проснулся внезапно, в соседней комнате горел свет. Сквозь сон он будто слышал, что к его кровати кто-то подходил. Он попытался открыть глаза, но не мог — какая-то тяжесть навалилась на него и сковала все тело. Задыхаясь, он пытался стряхнуть с себя сонное оцепенение. Рука, лежащая на груди, соскользнула на кровать, и он наконец открыл глаза.
В доме было тихо, но со двора послышались приглушенные рыдания. Кхак тихонько встал. В соседней комнате никого не было. Ворох солдатской одежды на кровати был сдвинут в сторону, а на его месте он увидел свою рубаху и серый пушистый свитер, тут же лежали спицы. Кхак понял все и в нерешительности остановился посреди комнаты, не зная, что предпринять: то ли выйти во двор и утешить Ан, то ли вернуться и лечь в постель, сделав вид, будто ничего не заметил. Он вышел во двор. Не мог он оставить ее одну в слезах, да еще в такой холод. И потом, рано или поздно все равно нужно объясниться.
Ан стояла, прислонясь к стволу банана, плечи ее вздрагивали. Увидев Кхака, она сделала над собой усилие. Оба были растерянны.
— Послушай, Ан...
Ан вдруг отвернулась и снова разразилась рыданиями. Все приготовленные слова моментально улетучились из головы Кхака. Сейчас он испытывал только одно чувство — жалость. Но что он мог поделать? Однако к горечи и безысходности примешивалась и нежность. Он и не предполагал, что она так сильно завладеет его чувствами.
Ан вытерла слезы, подняла глаза и едва слышно сказала:
— Зёнг...
У Кхака перехватило дыхание. Они молча стояли друг подле друга. На землю опустился густой, холодный туман. Кхак закашлялся.
— Ты с ума сошел! — воскликнула Ан. — Зачем ты вышел раздетый?
Они вернулись не в дом, а пошли на кухню. Ан быстро разгребла тлеющие угли, головешки вспыхнули, огонь разгорелся, стало немного теплее. К Кхаку вернулось спокойствие.
— Пойми, Ан, — сказал он ласково, — я не могу причинять тебе страдания. К тому же меня скоро перебросят на работу в другой район.
Она молчала, только смотрела на него, не сводя глаз. Разве сможет он когда-нибудь забыть эти глаза! А говорил другое:
— Ты сама понимаешь, в моем положении нельзя даже мечтать о любви. Разве смогу я бросить революционную работу ради личного счастья? Ты же первая будешь презирать меня... Ты должна забыть меня...
— Я все понимаю... Но я люблю тебя...
Ан закусила губы. Кхак хотел еще что-то сказать, но вдруг понял, что это бесполезно, он и сам уже больше не мог противиться своему чувству...
Когда они вернулись в дом, Ан протянула ему свитер. Свитер оказался впору. Девушка довольно улыбнулась.
— Я нарочно связала высокий ворот, чтобы тебе было теплее. А этим кашне в холодные дни будешь закутывать голову. Ты часто ходишь по ночам, тебе оно пригодится. А свое старое оставь здесь. Завтра захвати с собой и москитник. Посмотри, как тебя разукрасили москиты.
Кхак проснулся еще затемно, но Ан уже была на ногах, готовила ему завтрак. Пока он торопливо разделывался с едой, она аккуратно завернула в кусок коричневой ткани москитник и небольшое ватное одеяло.
XVIII
Блестящий черный шевроле бесшумно подкатил к воротам розовой виллы, утопающей в цветущих антигонах. Громкий звук клаксона прокатился по улице, дремлющей в полуденной духоте. Из машины вышел шофер. На медной табличке рядом с воротами была надпись:
«Вилла Куанг Лоя».
— Да, господин, эта та самая вилла, — сказал шофер человеку, сидевшему в машине.
— Позвони, — приказал депутат Кхань и вышел из машины.
К воротам торопливо бежал старый привратник. Он распахнул решетчатые ворота и повел Кханя к дому. Кхань важно шагал за семенившим стариком, внимательно оглядывая сад. Недурно! В углу сада небольшой плавательный бассейн, украшенный белыми колоннами, рядом изящная беседка, увитая цветами.
Привратник провел Кханя в гостиную: Куанг Лой жил на европейский манер. Застекленные окна гостиной выходили на рисовые поля, раскинувшиеся позади дома. Вдали виднелись излучины Лать-чай.
— Рад приветствовать вас, господин депутат! Для нас большая честь, что вы взяли на себя труд заглянуть к нам. — В приемную вошел хозяин виллы, на ходу протягивая гостю пухлые белые руки. Кхань протянул ему свою, тот почтительно схватил ее и затряс с радостной улыбкой.
— Садитесь, пожалуйста! — суетился хозяин вокруг гостя. — Лан, к нам пожаловал господин депутат! — крикнул он жене.
Кхань взял со стола сигару и еще раз окинул взглядом гостиную.
— Во сколько вам обошлась эта вилла?
— Хм... — широко улыбнулся Куанг Лой. — Шестьдесят. Вместе с обстановкой и землей.
Шестьдесят тысяч донгов... Слово «тысячи» деловые люди не произносили.
— И то, знаете, по случаю. Эта вилла принадлежала таможенному инспектору. Он возвращался во Францию, вот и решил продать ее. Думаю, что по теперешним ценам это не так дорого. Ведь цены на дома растут. Впрочем, даже по этой цене купить ее было не так просто. Чтобы расплатиться, мне пришлось отдать все деньги, вырученные за несколько рейсов моих автоколонн в Китай. «Боже мой, за какие грехи я должен всю жизнь мучиться в старых домах!» — подумал я и решил купить эту виллу. В конце концов, это тот же капитал! Ну и жене хотелось сделать приятное... Если что-нибудь женщине понравится, она не успокоится, пока не добьется своего.
Жирные щеки Куанг Лоя задрожали от смеха. Советник тоже улыбнулся, поглаживая усы.
— А старшая жена не возражала?
— Вы, наверное, и сами догадываетесь. — Куанг Лой лукаво сощурил глазки. — Не раз уже приезжала из Хай-зыонга, ругалась на чем свет стоит. Но я каждой из жен определил свои владения. Откровенно говоря, старшая у меня очень простая женщина и
