Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи
— Давно я у вас не был, — сказал с улыбкой Кхак, переступая порог.
— Как твое здоровье, Ан? Как у Сона с учебой?
Сон не отпускал его руку и не мог прийти в себя от радости. А черные глаза Ан, часто моргая, глядели на Кхака с радостью и укором: «Неужели после такой долгой разлуки тебе нечего больше сказать мне?» Она растерянно стояла посреди комнаты, пока не заметила, что ставни остались открытыми.
— Сон, прикрой окно. — И потом с улыбкой обернулась к Кхаку: — Проходи, что же ты стоишь у порога?..
Ан быстро убрала с кровати одежду, а Сон потянул Кхака за собой, приглашая сесть.
— Моя же комната там, — улыбнулся Кхак.
Сон затряс головой.
— Там теперь полно мышей!
Ан вспыхнула.
— Побудь здесь с Соном, я сейчас там приберу.
— Зачем? Я сам.
Но Сон вцепился ему в руку и усадил на кровать.
— Нет, нет, посиди здесь, мне нужно поговорить с тобой. Сколько дней ты пробудешь у нас? — спросил он.
— Завтра утром должен уйти.
— Почему так быстро?..
Ан приготовила ужин, и, пока Кхак ел, Сон засыпал его вопросами. Ан сидела рядом, слушала их разговор и смущенно смотрела на Кхака. Они не сказали друг другу ни слова, но зато глаза их говорили лучше слов. «Я очень счастлива снова видеть тебя! — говорили глаза Ан. — Я так тебя ждала!..»
Над топчаном в его комнате висел свежевыстиранный москитник, на топчане лежал и подушка и одеяло, у изголовья на небольшой фарфоровой подставке — лампа и чайник с чашкой. У лежанки стояла пара новых сандалий на деревянной подошве.
Кхак сел на топчан и огляделся. Да, здесь все было приготовлено руками Ан специально для него.
С тех пор как он покинул свой родной дом, он впервые почувствовал себя по-настоящему в домашней обстановке. Почувствовал теплоту любящих, заботливых рук. Раньше Кхак ни минуты не думал бы: такую девушку, как Ан, нелегко найти. Но сейчас он не имел права даже помышлять о каких-то чувствах, а главное, он по-прежнему был твердо убежден: он не имеет права делать несчастным другого человека. Перед этой встречей его тревожило только одно: сумеет ли он говорить с Ан свободно, непринужденно, как прежде? Но Ан сама повела себя так, что он не испытывал никакого смущения. Теперь, если понадобится, он сможет откровенно ей все объяснить. Она должна понять, хотя, пожалуй, лучше было бы вообще избежать этого объяснения. Через некоторое время его переведут в другое место, и вряд ли они встретятся еще. Пройдет время, и она забудет его. От этих мыслей ему вдруг почему-то стало грустно. «Кажется, и я люблю ее...» Впервые Кхак открыто признался себе в этом, и ему стало как-то спокойнее...
Он лег, закрыл глаза. Ни о чем сейчас не надо думать...
XVII
Дом погрузился в сон. Одна Ан не спала. Она уже давно закончила партию одежды, выданную подрядчиком, и могла бы тоже лечь, но сегодня ей было не до сна: она торопилась довязать к утру свитер Кхаку. Быстро мелькали спицы, разматывался клубок шерсти, лихорадочно метались мысли. Завтра утром он уйдет, надо во что бы то ни стало успеть. Впрочем, осталось не так много — воротник да рукав. Свитер получится теплый, он будет согревать Кхака в холодные дни. Шерсть она купила на те деньги, которые отложила на новую одежду для Сона к Новому году. Но Сон как-нибудь обойдется, его старая одежда еще довольно крепкая, а у Зёнга нет ни одной теплой вещи. В этом году холода держатся долго, и в такой легкой одежонке, как у него, недолго и простудиться. Интересно все-таки, догадывался он о ее чувствах? И что странно, ведь она почти ничего не знает о Зёнге. Даже имя это, Зёнг, наверное, не настоящее. Но вот стоит ей взглянуть на него, и она готова сделать для него все. О, она уже отлично поняла, что это за человек. Он мало говорит, но все видит и все прекрасно понимает... Ан вздохнула. И почему на ее долю выпала такая любовь, почему в жизни все так сложно? Что ее ждет?.. Сестра передала ей весь разговор с Зёнгом. Но ведь она, Ан, знает, что для него сейчас главное — революция, и она совсем не хочет связывать его своей любовью, семьей, детьми. Нет, она не свяжет его! Она будет ждать. Он, конечно, не поверит ей, если она скажет ему об этом. А она умеет ждать. С малых лет она воспитывала брата и ждала, когда он вырастет. Теперь она будет ждать Зёнга. Но дождется ли она своего дня? Как мало она просит у судьбы — быть вместе с ним, видеть его каждый день, как тысячи других женщин видят своих любимых. Оказывается, это невозможно! Она понимает, его жизнь ему не принадлежит! Но все равно она будет ждать! Раз нельзя видеться часто — пусть хоть изредка! Это все же лучше, чем совсем не встречаться. С нее достаточно даже весточек! Просто знать, что он не забыл ее. Глаза Ан затуманились, спицы задрожали в руках, по щеке скатилась слеза...
Жизнь его полна опасностей. Ему все время приходится скрываться. Как-то на аэродроме неизвестно за что арестовали несколько десятков рабочих. Ан не находила себе места: а вдруг и он среди них! Однажды ей сказали, что над воротами рынка кто-то вывесил красный флаг. Она сама бегала посмотреть и, увидев флаг, успокоилась: Зёнг на свободе, это он действует. И действительно, через несколько дней он заскочил к ней поздно вечером. Увидев его невредимым, она чуть не расплакалась от радости, а, когда он ушел, в доме сразу стало пусто. И тогда Ан поняла, что любит Зёнга. Потом кто-то разбросал в городе листовки. На предприятии, где работала Ан, кое-кому из работниц удалось подобрать листовки. Она внимательно прислушивалась к разговорам, испытывая одновременно и тревогу и радость. Когда на работе ее подруги восхищались смелостью революционеров, Ан чувствовала такую гордость, словно и она в какой-то степени была причастна к их работе. Если люди восхищались революционерами, значит, они восхищались и ее Зёнгом! Если же кто-то ругал их, Ан воспринимала это как личное оскорбление...
Быстро мелькали спицы, кончался последний моток шерсти. Ан закрепила петли, расстелила свитер. Он был серого цвета, легкий, мягкий и не маркий. Когда она гладила свитер, ей казалось, что
