Николай Задорнов - Цунами
Путятин перекрестился, словно человек погиб у него на глазах. Все молчали, пораженные.
Матросы на джонке спешно закрепили парус, взяв рифы. Ее понесло куда-то к лесам и горам. Среди воды появились стоячие камни с потоками тропической зелени, свисавшей как со столбов.
Хэйбэй не раз уходил в эту бухту от шквала. Почерневший парус вздулся бугром. На кривом стволе толстой лианы, под которым промчался баркас, сидела обезьяна. Она внимательно смотрела на адмирала и вдруг схватилась обеими лапами за нос и заверещала. Выскочила другая обезьяна и стала тянуть ее со ствола, и, сильно качаясь от ветра, обе пошли, как пьяные, по стволу.
Матросы и японцы смяли парус под ноги и сели за весла. За скалами стало теплей. С разбегу джонка выбросилась на отмель.
Татноскэ сказал адмиралу, что надо идти в деревню Иноура. Он показал на соломенные крыши.
«Не было счастья, да несчастье помогло!» – подумал Можайский, оглядывая скалы среди вод, увитые зеленью, и бухты, заливчики и горы полуострова. Берег здесь крутой, высокий. Обойдя вокруг света, Александр не видел более красивого места. «Уж теперь-то мы сойдемся с японцами, как бы ни противились их чиновники и наш адмирал… Право, нет худа без добра!»
Ему, как и всем, казалось, что его ждет здесь что-то необыкновенное, что все чувства его найдут здесь высшее проявление, он еще отдаст тут и силы и душу. Но в чем и как, он еще не знал. Полный ожиданий и тревог, он с надеждой вглядывался в горы Идзу, которые, казалось, что-то таили за собой, как занавес в театре.
«Дианы» больше не существовало.
В деревне за горячим чаем Путятин сказал капитану:
– А мы, господа, должны вспомнить судьбу Лаперуза. Нам больше ничего не остается!
– То есть… Строить судно?
– Да!
Прискакал на коне Эгава Тародзаэмон. Он все время следил с берега за ходом судна.
– Я видел гибель «Дианы»… – сказал он, войдя и поклонившись.
– Что же, господин дайкан, в нашем положении нельзя падать духом. Мы решили строить новое судно, – сказал ему Путятин.
Эгава притих. Переводчик подробно пересказывал ему все, о чем стал говорить адмирал.
– Это очень приятно слышать, – сказал наконец Эгава, – только, пожалуйста, напишите все, что вам нужно. Составьте список всего, что вам для постройки судна потребуется. И мы вам все это предоставим! – подняв голову и глядя адмиралу в глаза, сказал он.
Разговор происходил на соломенных матах, где уставшие, разутые офицеры сидели, просунув ноги под низенькие столики.
– Идея, кажется, находит отклик! – сказал Лесовский. – Это уж совсем недурно.
Но адмирал так привык к отказам японцев, что не верил ушам своим и слушал настороженно.
– Нужен лес. Нужны пильщики и плотники. Нужно железо. Нужны кузнецы. Нужна медь. Ведь медь у вас очень дорога. Пожалуйста, имейте это в виду. Список нужных вещей мы составим вам. Я прикажу своим людям сделать из дерева образцы, которые надобно будет впоследствии отковать из меди.
– Пожалуйста, напишите в списке, сколько и какого надо леса и какие вещи из меди и какие вещи вам надо сделать из железа, – ответил Эгава. – Да, пожалуйста, представьте рисунки, если возможно, и укажите, что должны сделать мы и сколько и каких мастеров мы должны прислать в помощь вам.
– Когда, вы полагаете, это можно сделать?
– Да это как можно скорей надо сделать!
– Мы можем образцы сделать хоть завтра. Даже сегодня.
– Это будет хорошо.
Эгава прибыл с кавалькадой конных самураев. Один из них обратил на себя внимание Сибирцева, устало сидевшего со всеми вместе за чашкой чая, пока дайкан говорил с адмиралом. Конь у этого японца был высок, как и у самого Эгава. Всадник ловко соскочил с седла. На нем были сапожки, какие носят американские ковбои, и шпоры. Алексею Николаевичу показалось, что и седло на коне совершенно не такое, как у японцев.
Возбуждаясь быстро и преодолевая усталость, Сибирцев вскочил и подошел к коню.
– Что за седло! – воскликнул он. – Настоящее кавалерийское! Из блестящей кожи, со стременами. Коре ва…[97] – заговорил он по-японски, обращаясь к хозяину коня и показывая на седло.
– Don't try to speak japan,[98] – ответил японец на английском языке.
– O-o! It's wonderfully![99] – удивился Алексей Николаевич.
Так вот откуда у Эгава невиданная среди японцев посадка в седле и манера скакать повсюду на коне и так быстро отдавать распоряжения…
– Yes, I am american,[100] – пояснил японец, потуже запахивая короткое красное кимоно, похожее на ковбойскую рубашку с отворотом. Он достал из кармана брюк серебряный портсигар и предложил табак.
– I don't smoke. Many thanks,[101] – ответил Сибирцев.
Тогда японец достал дагерротип, изображающий мексиканца в шляпе, увешанного оружием.
– Кто это? – спросил Сибирцев.
– Я сам! В Америке! – резким тенором воскликнул японец и поднял руку с вытянутой ладонью над головой.
Накахама знал, что находится в исключительном положении. Его, единственного из простолюдинов, за всю историю Японии, принял сам сиогун, ныне покойный, такое любопытство разобрало Верхнего Господина, когда дошли до него рассказы японца, прожившего годы в Америке. Все же, чтобы закон исполнялся и считалось бы, что сиогуна этот бывший рыбак, простолюдин не увидел, перед троном были повешены тонкие бамбуки, вроде занавеса, через который все было видно.
Первый в истории страны американский японец, стараясь как можно точнее отвечать на вопросы Верхнего Господина, смотрел на него, как полагается при разговоре, зная от американцев, что тут бояться больше нечего.
Так и получилось. За все проступки его не наказали, а отпустили с похвалами. Поэтому теперь Накахама море по колено. Он учил дайкана Эгава скакать по-испански, и, пока еще не было указа, запрещающего ему говорить с иностранцами, он осмелился встретиться с ро-эбису как бы вдруг. Он жил у Эгава как за пазухой, на всем готовом, но поговорить там по-английски не с кем. Он только начал учить сына Эгава и самого дайкана.
Алексей Николаевич и японец Накахама назвали себя и пожали руки.
Вышел Хори и позвал американца, тот просил Сибирцева извинить его и пошел в дом, но вскоре вышел.
– It's Tokkaido Road,[102] – показал он на узкую дорогу, идущую между деревенскими садами. – And no permission for foreiners… to come. It's only… – Он засмеялся, закидывая голову, и хлопнул Сибирцева по плечу: – Monkey business![103]
Он птицей вскочил в седло, натянул поводья и, дав коню шпоры, галопом умчался куда-то по дороге, ведущей к горам.
– Какие чудеса! – сказал Алексей Николаевич и подозвал Можайского. – Ты видел японца? Говорит по-английски! И уверяет, что нам нечего опасаться, если не будет позволения возвратиться по Токайдо к нашему лагерю.
– Так это Токайдо?
– Да.
– Вот это?! Впрочем, знаешь, дорога отличная, утрамбованная, только узка.
– Что ты хочешь, здесь деревня. Вот пойдем в лагерь, там посмотрим, какова дорога за околицей.
– Ты думаешь, есть у них околицы? Но как же Эгава? Не притянут его к ответственности за такого американца?
– Видно, он нужный человек.
– Может быть, такой же изобретатель, как Александр Федорович?
Можайский вздрогнул. Что толку в его изобретениях! Ничего не применимо, что не придумаешь! Никому пока не нужно!
* * *С утра Эгава строжайше допрашивал в Иноура лодочников, как смели они бросить «Диану» и разбежаться.
– Из-за этого погибло судно!
– Путятин смотрел на Фудзи и сам махнул рукой и велел всем разбегаться! – ответил отец Хэйбэя и добавил, что вчера все японцы хвалили его и восхищались, какой Путятин умный.
– Как же вы поняли его?
– Конечно, все поняли, – ответил Хэйбэй. – Он показал, и все увидели.
Эгава и чиновники требовали новых объяснений. Как посмели без разрешения бросить судно, обрубить буксиры и бежать?
– Путятин велел! – сказал молодой рыбак из Иноура.
– Да, он долго смотрел на гору Фудзи и махнул рукой, – подтвердил старшина лодочников. – Он очень правильно понял. Все знает!
Дайкан бранился и грозил пороть нерадивых, как порол их в канун сбора, когда ленились, но рыбаки стояли на своем.
Татноскэ объяснил Шиллингу, почему нельзя идти по берегу обратно в Миасима. Здесь-то и проходит главная императорская дорога между двумя столицами.
– Дорога утрамбована, красиво обсажена соснами и содержится в порядке, – объяснял Татноскэ. – Никогда по Токайдо не дозволялось путешествовать иностранцам.
– А разве в Японии бывали иностранцы?
– Конечно, пленные…
Шиллинг ответил, что теперь страна все равно открывается, что же прятать эту дорогу.
– Пока еще Токайдо не проселочная дорога, – объяснил Татноскэ.
Пришел Эгава и просил адмирала не идти пешком, уверял, что за это ему – дайкану – придется отвечать.
Японец Накахама, с которым вчера познакомился Сибирцев, сидел тут же. Он в суконной мексиканской куртке и в рубашке с кушаком, из-за которого торчит рукоятка пистолета. Эгава запросил у правительства разрешения познакомить Накахама с роэбису, и пока нет ответа.
