Николай Задорнов - Цунами
– Зачем? Грабить! Затем и побывали. А попали сюда с японцами и на японских лодках. Наши с японцами два сапога пара, одинаковые грабители. Надо пороть, пороть, чтобы шкура слезла. Они уж тут себе любовниц завели!
– Не может быть!
– Все может быть… И Эгава наверняка знает, но не станет трогать никого. Мне кажется, что сюда прислан чиновник с головой! Он сегодня порол своих за опоздание на работу. И дайкан Эгава зря лупить не будет!
– Но ведь если были случаи с женщинами, так это безобразие! Да и как можно… кругом часовые, их и наши!
– Все можно! Уже спелись, у них с японцами круговая порука!
– Что же делать?
«Наказывать можно, если попадется. А не попадется, и нечего беспокоиться! Надо брать хороший пример с дайкана!» – подумал Лесовский.
На палубе рядами еще стояли ящики с грузами, но тут же валялись разбитые бочки и ящики, банки и пустые бутылки.
Двое матросов надели водолазные костюмы. Они показались Хэйбэю масками для сабельного боя, с латами и шлемами. Матросы исчезали под водой. Закрутились и застучали лебедки, подтягивая концы отданных якорей. Дрогнул фрегат, на миг показалось, что он ожил.
Сибирцев вместе с матросами выпускал канат от якоря, лежавшего на дне моря, через клюз, а потом через борт перегнали его обратно на палубу, прикрепили к буйку. Буйки с канатами грузно плюхнулись в спокойное море. Теперь «Диана» без якорей. Буйки показывают места, где в сохранности на дне моря лежат оба якоря.
– Канаты выпущены, якоря закреплены! – доложил Сибирцев.
Водолаз Синичкин, с откинутым шлемом и с красным лицом, стал докладывать адмиралу и капитану, что пластыри держатся, но есть новые пробоины. Капитан велел концы, которыми пластыри прикреплены, вытянуть потуже…
– Подавайте буксир! – приказал адмирал, когда матросы закончили работу.
Через клюз подали на японскую лодку и стали травить толстый канат.
– Э-эй! – заорали на большом суденышке, и вся сотня лодок задвигалась.
Японцы передавали канат друг другу, и вскоре вся флотилия, как огромная упряжка, подвязалась к буксиру гигантской елочкой с обеих сторон.
– Прикажете собрать и сложить на юте все оставшееся оружие? – спросил капитан.
– Обязательно! Сейчас же…
Лесовский отдал приказание. Матросы рассыпались по фрегату. Доставали из полузатопленных кают офицерское оружие, бросали на ют мокрые палаши, пистолеты, штыки. Собралась целая груда.
Путятин оглядел море, взглянул на Фудзи и вздохнул.
Море на редкость спокойно, и погода благоприятствует. Легкий попутный ветер.
– Пойдем на веслах до Хэда, – сказал он.
Божественно и благородно возвышается Фудзи в розовом снегу с голубизной склонов и с черной зеленью хвойных лесов, сбежавших с ее подножия на побережье к полям и апельсиновым садам у Токайдо. «Может быть, все обойдется благополучно и спасем наш корабль?!»
Тысяча весел усердно заработала по всему морю, пытаясь оттащить нос «Дианы». Но фрегат не шел. Лесовский велел тянуть в другую сторону. Он отдал рупор переводчику, и вся масса японцев вдруг расхохоталась, слыша, как эта западная труба доносит к ним на море японские выражения. Татноскэ надулся, как истинный трубач, и хрипло и зло повторял приказания, пока лодки переходили. Потянули нос направо.
Буксир подтянулся, миг еще «Диана» упиралась, словно приросла ко дну. Закричали десятники и чиновники, расставленные дайканом Эгава. Рыбаки на лодках сильней налегли на весла, их крики покатились по рядам лодок. Фрегат вдруг зашуршал и пополз по мели, закачался. Весь караван тронулся. Переводчик закричал в рупор. Нос «Дианы» стал заворачиваться. Еще заскрежетало под обломанным килем.
– Снялись с мели!
– Сошли… Стянулись, – облегченно вздохнул Лесовский. Он вспотел.
Водолаз пристегнул шлем и по веревочной лестнице, шаг за шагом, опять полез на глазах у Хэйбэя, как в подводную палату. Видит он сказочную подводную жизнь? Водолаз скоро поднялся и что-то докладывал Путятину и сенсе Лесовскому. Суетились матросы, таскали какие-то полотнища, продергивали веревки под судно, куда спустился второй водолаз. Путятин торопил их.
– Степан Степанович, – обратился адмирал к капитану, когда все оставили «Диану» и перешли на джонку, – прикажите-ка забрать сюда все оружие, которое мы оставили на фрегате.
– Да, на джонке места много! – согласился Лесовский. – И лучше иметь при себе. Мало ли что может случиться!
Матросы с лейтенантом Шиллингом кинулись наверх и стали подавать оружие с палубы фрегата.
На этот раз Шиллинг сошел последним. Вдруг он вскочил к рубке, отвязал судовой колокол и сам принес его на джонку.
– Благодарю вас! – сказал ему адмирал.
Несмотря на крушение, гибель пороха и запасов продовольствия, у всех, как замечал Евфимий Васильевич, чувствовался подъем сил. Климат, верно, целительный. Тут не было до дури изнуряющей жары тропиков и не было этих жгучих ветров, убийственных холодов, мороси, как на берегах амурского лимана. Он еще вчера заметил, что все как-то бодрей обычного, словно рады, что корабль утонул, запросто ступили на землю. Да и японцы, кажется, рады! Как они хохотали вчера и сегодня!
Алексей Николаевич оглушен неожиданностями и переполнен впечатлениями. В душе он словно еще чего-то ждет, еще более увлекательного. Из-за этого кораблекрушения открылась и недоступная земля, и замкнутый народ. Даже адмирал наш переменился. Теперь есть у нас хоть настоящие сведения о Японии.
«Народ, только что переживший землетрясение! – думал Алексей Николаевич. – Тащили все, что могли, для моряков, как погорельцам. Снимали с себя халаты…»
На джонке хлопотал японец-повар. На столиках подал в каюту чай, суп, рис и креветки.
– Сколько времени, как идем? – спросил адмирал, выходя после обеда наверх.
– Идем два часа, – отвечал Сибирцев.
– А Фудзи, кажется, все такая же! – заметил адмирал.
Он повернулся лицом к вулкану. Небо было совершенно голубым, но на вершине Фудзи появилась белая полоска. Она бухла. Вершину стали быстро обкладывать облака, словно Фудзи натягивала тучную стяженную шапку.
Путятин поднял руку в том направлении и хотел что-то сказать, но раздумал. Глаза его задернулись обычной мутью.
– Коса-о кабурева-а амэкадзэ,[96] – закричал кто-то из рыбаков, заметив, что Путятин смотрит на Фудзи.
Рулевой на ближайшей лодке схватил огромный нож и перерубил свою веревку, за которую прикреплен был к буксиру.
Переводчик что-то закричал лодочникам.
– Что они делают? – спросил Лесовский, взбегая на высокую корму.
На всех лодках рубили канаты. Вокруг подымались паруса, все побелело, подул ветер, и флотилия стала рассеиваться по морю.
Лесовский кричал в рупор, но никто не слушал, он затопал ногами, в бешенстве сжав кулаки.
– «Диана» не идет… Что случилось, Татноскэ? – спросил Путятин.
Шиллинг перевел вопрос адмирала. Толстый переводчик втягивал в себя воздух.
– Что? – громко спросил адмирал по-голландски. – Что случилось, я вас спрашиваю! Отвечайте!
Татноскэ, дрожа от страха, деланно или на самом деле, показывал на Фудзи и что-то говорил Шиллингу.
– Что он мелет? – спросил Лесовский.
Гребцы на парусных лодках быстро мчались мимо бортов и что-то кричали. Японцы в лодке Путятина неподвижно сидели, глядя на него и как бы ожидая распоряжений.
– Пу-тя-тин… Пу-тя-тин… – кричали в лодках и показывали на Фудзи.
Хэйбэй отдал руль адмиралу, вскочил и, потянув веревку, стал подымать парус. В помощь ему кинулись матросы.
Налетел сильнейший порыв ветра, какие бывают лишь на море, и, заполоскав, наполнил парус.
– Шквал идет! – закричал Можайский.
Небо быстро закрывалось низкими тучами. Волны вдруг поднялись и, как белые звери, стали прыгать на «Диану».
– И-но-ура… И-но-ура… – кричали лодочники.
Татноскэ объяснил наконец, что лодочники увидели приближение шквала, надо убегать в бухту Иноура.
Первые удары шквала еще не могли поднять волн, они рябили море, словно набрасывая на него железную сетку, и рвали с первых гребней лохматые клочья. Только около «Дианы» шел бой морских чудовищ.
Но вот замела сплошная водяная метель и стала все закрывать. Сквозь нее послышался рокот раската первого вырвавшегося из океана вала.
На время стихло, опали вихри, открылась «Диана», и видно стало, как волны хлещут теперь, ходят по ее палубе. Пошел ливень, и снова все закрылось.
Хэйбэй обеими руками чесал голову, как бы желая прийти в себя от ужаса. Он принял руль из рук адмирала. Он знал, куда править, а Путятин не знал здесь моря.
Вот огромный вал покрыл «Диану». Она исчезла и снова появилась. Она стала еще выше, подымаясь из воды. Путятин видел, что ее кренило и больше ей уже не подняться. Одна за другой упали мачты. Адмирал сам переложил руль, рискуя попасть под волну. Он желал видеть гибель своего судна… Но «Диана» выправилась и снова захлебнулась в волне, закрывшей ее, вверх пошел левый борт, мачты легли в пену моря, и вдруг корабль грузно повалился, как купающийся кит. Казалось, слышен гул и плеск. Фрегат перевернулся, уже виден не борт, а полуоторванный киль, пластыри, и теперь уж волны накрывали его плотно.
