Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи
— Пора! — услышал Кхак негромкий голос Гай.
Было по-прежнему темно. Кхак пошел через поле за едва видневшейся впереди Гай.
Они вышли к широкому шоссе, ведущему в Хайфон. В этот поздний час шоссе было безлюдно. Впереди на фоне неба четко вырисовывались трубы цементных печей, выбрасывающих легкие белые клубы дыма. Гай подошла к Кхаку.
— Мне, видно, придется уйти с работы?
— А ты сама как считаешь?
— Не знаю. Я уже думала об этом... Мне это проще, я ничем не связана, ни мужа, ни детей... Только бабушка в Тхюи-нгуен. Там у нее небольшой участок, но на двоих хватит.
— А ты кем приходишься Ан?
Гай повернулась к Кхаку, чуть заметная улыбка тронула ее губы.
— Ну и забывчивый ты! Я же говорила тебе. Ее мать приходилась мне тетей, она работала на цементном. У нас в семье все либо на карьерах Чанг-кеня, либо на цементном работали. Моя мать у печей работала, туда же и тетю привела. Мне тогда всего лет одиннадцать-двенадцать было, но я уже работала в бригаде носильщиков, помогала подносить глину, уголь. Каждое утро, с первыми петухами, мы с матерью отправлялись на завод. Отец умер, когда я только начала ходить. Тогда еще не было электрических печей. Все делали вручную. Носильщики подносили корзины с камнем и опрокидывали их в дробилку. Случалось, устанет человек, не удержится — и летит вместе с корзиной в машину. Только мокрое место останется. А печи чистили железными кочергами. Так вот и погибла моя мать. Стали они чистить печь, а раскаленный цемент вдруг осел. Восемь рабочих не успели отскочить, всех засыпало... Маме тогда было тридцать четыре. Четыре года я прожила у тети. Тетя умерла от родов, а вскоре дядя стал харкать кровью. Через год и его не стало. Ан было всего десять лет. Я отправила их с братом к бабушке, помогала чем могла, но все равно они голодали. К счастью, Ан стала работать уборщицей в ателье европейского платья. Там она научилась шить и сейчас зарабатывает шитьем. Сама кормится и брата растит.
Кхак слушал Гай, не проронив ни слова, лишь время от времени бросал взгляд на цементный завод, маячивший впереди. Он представлялся ему чудовищем, пожравшим несчетное количество человеческих жизней. На обочинах шоссе появились первые редкие фонари.
— Ан говорила, что у нее был дядя, который участвовал в революционном движении. Ты его знаешь? — спросил Кхак.
Гай не ответила. Удавленный ее молчанием, Кхак обернулся. Гай шла молча, глядя себе под ноги. Когда она наконец подняла голову, лицо у нее было будто каменное. Только глаза сверкнули в темноте, встретив взгляд Кхака.
— Он приходится двоюродным братом отцу Ан... — Она запнулась. Кхак догадался, что история эта связана с личной жизнью Гай, и уже хотел было перевести разговор, но Гай продолжала: — Он сделал мне предложение... А незадолго до свадьбы его забрали.
Оба замолчали. Показалось здание конторы по оптовой продаже бензина. Засвистел паровоз: пришел вечерний поезд из Ханоя.
— Слушай, Гай, тебе еще не удалось подыскать место для горкома? — спросил Кхак, желая переменить тему.
— Я думаю, спокойнее всего будет в нашей деревне, в доме у бабушки. Завтра я схожу, узнаю, как там.
— Ладно, поезжай как можно скорее. Только помни — ты должна быть крайне осторожна. Хорошенько разузнай обстановку, спокойно ли там. И прежде чем уйти с работы, подыщи удобный предлог, чтобы у полиции не возникло никаких подозрений.
— Это нетрудно, — ответила Гай. — Скажу ребятам на заводе, что хочу заняться торговлей. В Тхюи-нгуене меня хорошо знают, в крайнем случае подыщу другое место.
Гай попрощалась и пошла в сторону рабочего поселка, а Кхак обогнул завод и направился к себе.
Часть вторая
I
Был один из тех осенних вечеров, когда мельчайшая дождевая пыль насквозь пропитывает воздух. Вверх по течению Лыонга поднималась лодка. Парус был спущен и брошен на носу. Рулевой, жилистый старик, похожий на узловатый корень гигантского дерева, стоял на корме, широко расставив ноги, и лишь время от времени шевелил рулевым веслом. Взгляд его прищуренных глаз был устремлен вперед. Коричневое обветренное лицо с реденькой бородкой выражало неторопливое спокойствие человека, уверенного в своих силах. У ног старика сидела девочка, раздувая огонь в закопченном очаге. Под навесом, где стояли пустые глиняные сосуды для захоронения костей покойников, сидели двое, судя по одежде — торговцы, и тихо разговаривали. Иногда они прерывали разговор, поглядывая на молодую чету, родичей старого лодочника, которые брели по колено в воде и, сгибаясь от напряжения, тянули лодку бечевой. Мужчина, обнаженный по пояс, шел немного впереди женщины. Его мускулистая спина и плечи лоснились от пота. Жена в засученных выше колен шароварах шагала в ногу с ним, сильно упираясь в дно. От их слаженных, ритмичных движений дугообразные линии веревок то погружались в воду, то снова с легким плеском появлялись, сбрасывая крупные капли. Лодка медленно скользила по едва заметной ряби. Впереди сквозь изморось замаячили изогнутые фермы железнодорожного моста, перекинутого через реку.
На дороге, идущей по дамбе, появился парень с кошелкой через плечо. Он остановился, присмотрелся к лодке и крикнул:
— Дядюшка Зан, это вы?
Мужчина и женщина остановились, вскинули головы.
— Это ты, Кой? Откуда идешь? — крикнул мужчина.
— Из Хайфона.
— Выходит, все уже вернулись?
— Все!
Старик тоже подал голос:
— Есть что интересное? Рассказал бы.
— Интересного много. Вы в Хай-зыонг?
— Да. Завтра к вечеру будем там. На обратном пути обязательно к тебе зайдем.
— Ладно, а я к вашему приходу приготовлю рыбу.
Они распрощались, Кой прибавил шагу и вскоре скрылся вдали.
— Скоро мост, Ле, — сказал старик, в сторону навеса.
— Добро! — ответил один из «торговцев» и снова повернулся к своему спутнику. — Кстати, не забудь побывать в деревне Тям, навести Куен и тетушку Муй. Передашь им это письмо. Куен даст тебе несколько книг, ты сразу перешли их мне. Вот, кажется, и все.
Ле выглянул из-под навеса.
— Дядюшка Зан, высади меня где-нибудь здесь.
Лодка пристала к берегу. Ле подхватил под мышку зонт, забрал свою плетенку и, засучив штаны, сошел в воду.
