Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи
— Бабушка, а где Куэ? — наконец спросил Кой.
Старушка молча копошилась у очага, затем неожиданно спросила:
— Это ты, Кой? — Она поднесла к его лицу лучину.
Кой сидел не шевелясь, он начал догадываться, что произошло что-то неладное. Глаза старушки долго смотрели на него, и вдруг лицо ее сморщилось в плаче.
— Опоздал ты... Куэ... доченька моя!.. — запричитала старуха. Кой разобрал лишь отдельные слова: — Умерла она... сгорела в несколько дней...
II
Всю ночь бродил Кой во полям, словно смертельно раненный зверь. Время от времени он садился на землю, запрокидывал голову, подставляя лицо дождю, и смотрел в небо невидящим взглядом. Его душили слезы, внезапно он вскакивал и шагал, не разбирая дороги, сам не зная куда. Незаметно ноги сами привели его к знакомой тропе, туда, где на берегу стоял шалаш. И тут Кой не выдержал, дал волю чувствам. «О-о-о! — закричал он в темноту. — Куэ, родная моя!..» Он сжимал голову руками, бежал куда-то, но вскоре, обессиленный, валился на траву и бился в плаче, спрятав лицо в ладонях.
Начало светать, шалаш был уже виден отчетливо. Их шалаш. Пролетел сыч, хлопая тяжелыми крыльями и оглашая окрестность зловещим криком. И снова стало тихо. Только река своим журчанием нарушала предрассветное безмолвие.
Кой залез в шалаш, зубы у него стучали от холода. Озябшими пальцами он с трудом достал из сумки зажигалку, кое-как разжег костер и неподвижно застыл, уставившись на пляшущее пламя. О небо, как же ты допускаешь такую несправедливость! Люди, достойные смерти, живут, а тем, кому жить бы да жить, ты не даешь жизни! Куэ умерла! Сгорела в несколько дней!
Кой не знал, что Куэ умерла от заражения крови. Она ловила рачков и порезала ногу осколком стекла. А как лечить ее — неизвестно. Не было ни лекарств, ни врачей...
Кой уткнулся лицом в сухую подстилку и впал в забытье.
Горе тяжелым камнем навалилось на Коя, и он, казалось, уже был не в силах выдержать эту тяжесть... но инстинкт самосохранения оказался сильнее — Кой впал в глубокий сон. Во время этого спасительного сна рана словно бы затянулась, и хотя еще не зарубцевалась, но уже не кровоточила. Сон успокоил разгоряченный мозг, не дал ему помутиться под натиском разрушительной бури. Правда, душевная боль не оставляла его даже во сне, но жизнь уже брала свое, защитные силы организма оберегали его. Он спал, пока у него не накопилось достаточно сил, чтобы встретить новые испытания, ожидавшие его в жизни, глаза его раскрылись и с удивлением смотрели на мир, словно Кой вернулся сюда после долгих лет разлуки. Он сел, с трудом вспоминая, где он и что с ним. За эту ночь он постарел на несколько лет.
Он пошел было домой, но отца не застал, и его опять потянуло в Тао.
Он снова пришел в домик Куэ. Вот ее лежанка в углу. Здесь она спала, здесь боролась со смертью, здесь звала его в беспамятстве.
Кой взял на руки дочку Куэ, поднял ее и долго смотрел на девочку, стараясь отыскать черты любимой. Но девочка вдруг расплакалась, и Кой отдал ребенка старухе.
— А где могила Куэ, бабушка? — тихо спросил он.
— Пойдем.
Старуха взяла несколько ароматических палочек и вышла из дому. Недалеко от переправы лежало крохотное кладбище. Здесь под фикусовым деревом возвышался могильный холмик. Кой зажег ароматические палочки и воткнул их в траву вокруг могилы. Неподалеку паслись медлительные буйволы, чуть дальше, в небольшом озерце, чернел плот. Там ловили рыбу. Мерно поднимались и опускались длинные бамбуковые шесты с сетчатыми подъемниками на конце.
Этим вечером Хюе играла с братом в новую игру: они строили аэродром. Хюе гудела и фырчала, изображая автомашину.
В разгар игры пришел Кой. Хюе бросилась к нему. «Кой, Кой, сделай нам кузнечика из бумаги!» Но сегодня Кой почему-то не играл с ними, как обычно. Он лишь потрепал Хюе по голове, прошел в дом и уселся у очага.
Всего лишь один день прошел, как он заходил сюда, а сейчас ему казалось, что это было уже много месяцев назад. Время будто замедлило свой ход. Словно внезапно оборвалась невидимая нить, связывавшая Коя с его прошлой жизнью, и теперь эта жизнь неудержимо отдалялась от него. Знакомая бамбуковая хижина стояла на месте, а вот Мама не было, он сидел в тюрьме. А его Куэ умерла! Нет, он не может здесь больше оставаться! Он еще не знал, куда пойдет, но ему нужно было уйти. А чего бояться? Жить можно везде. Только нужно найти что-то такое, что помогло бы ему жить дальше. Этой ночью дядюшка Зан снова поведет свою лодку по реке. Пожалуй, он пойдет с ним до Гома, может, там найдется работа.
III
В Европе уже более пяти месяцев шла война, но Ханой никогда еще не переживал таких радостных дней, такого откровенного веселья, как теперь. Испуг, вызванный в первые дни известием о войне, давно уже прошел. Все было забыто. Ежедневно газеты помещали сообщения о налетах французской и английской авиации на населенные пункты по ту сторону Рейна либо об успехах союзников на море, то и дело топивших немецкие суда. В кинотеатрах шла хроника, демонстрирующая неприступность линии Мажино и посещение фронта генералом Гамеленом. Собственно, это было все, что Ханой знал о войне. Зато повсюду говорили об увеличении поставок китайцам, особенно автомашин и горючего. Деньги по-прежнему лились рекой. Недели не проходило без какого-либо благотворительного вечера или ярмарки в фонд «нашей метрополии». Светская молодежь веселилась на балах и конкурсах красоты, распевала модные песенки, пошлые и бессмысленные.
Однажды в городском театре был устроен торжественный концерт учениц старших классов. Особый интерес вызывало участие в концерте воспитанниц двух французских лицеев, дочерей крупных военных и гражданских чинов из Тонкина[23]. Что касается местных, то это были в основном дочери промышленников, коммерсантов и вьетнамской интеллигенции. В своих статьях газетные обозреватели обращали внимание на то, что на концерте будут показывать свое искусство две музыкально-хореографические школы Ханоя, этого древнего центра вьетнамской культуры: школа месье и мадам Робер и школа подполковника Фернанда, руководителя военного оркестра внутренних войск. К участию в концерте были привлечены оркестры французского легиона и
