Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи
В день концерта около семи часов к театру стали вереницами подкатывать машины. На концерт явилась не только столичная знать, приехало высшее общество из провинций. Театр, выстроенный в стиле французской архитектуры девятнадцатого века, сверкал огнями. От самого входа по главной лестнице был разостлан красный ковер. Черные фраки перемешались с национальными костюмами. Дамские наряды не поддавались описанию. Шелк, бархат, гипюр всех цветов и оттенков, хотя в тот год в Ханое входили в моду бледно-розовые и фиолетовые тона. Фойе наполнилось клубами табачного дыма, в воздухе стоял густой запах духов. Театр был переполнен. Фойе второго яруса, как обычно, было отведено для французов. Там, отражаясь в зеркалах, проплывали лишь европейские костюмы и платья.
В этот вечер Мон и его супруга встретили в театре немало друзей и знакомых. Начальник уезда на этот раз был не в обычном для чиновников черном шелковом платье с ранговой табличкой, он надел европейский костюм светло-кирпичного цвета. Правда, в европейском платье он выглядел не очень солидно, но зато значительно моложе. А очки придавали ему интеллигентный вид. Фыонг выглядела очень элегантно: она уложила волосы на затылке, собрав их в тяжелый узел по моде, которой следовало новое поколение ханойских женщин. Черное бархатное платье красиво оттеняло ее гладкую светлую кожу и в особенности стройную шею, на которой, словно лилия, высилась ее грациозная головка. Фыонг стояла под руку с сестрой, круглолицей девушкой лет шестнадцати-семнадцати, совершенно не похожей на старшую сестру. Девушке через несколько минут предстояло появиться на сцене. Видимо, поэтому она была так возбуждена.
Мон курил и изредка галантно раскланивался со знакомыми.
— Сегодня наша Ханг будет, подобно звезде, сверкать со сцены, — сказал он громко.
— Скажешь тоже!
Ханг кокетливо засмеялась. Фыонг отвернулась и стала обмахиваться программкой.
— Прошу тебя, перестань дымить в нашу сторону.
Широкое лицо Мона расплылось в улыбке. Сегодня узде несколько его знакомых при встрече не удержались от комплемента: «Ta famme[24] все молодеет! Она, видно, будет вечно оставаться юной. Ты счастливец!..» А минуту назад доктор До подмигнул ему и сказал вполголоса: «А сестренка у Фыонг тоже недурна! Аромат цветов заставляет нас срывать их — не так ли?» Начальник уезда рассмеялся: «Вечно ты несешь чепуху...» Доктор До удивился: «О, неужели ты стал моралистом? Вот послужишь начальником уезда еще годика два, она подрастет, и тогда ее в самый раз взять второй женой. Не понимаю, чего тут раздумывать?» Мон покровительственно похлопал друга по плечу и засмеялся. Беседуя с сестрами, Мон то и дело посматривал на Ханг, пытаясь представить ее себе в качестве второй жены года через два.
Фыонг закашлялась.
— Это ужасно! Просто дышать нечем. Выйдем на балкон!
— Потерпи немного. Надо подождать губернатора. Поздороваемся, и тогда иди куда угодно.
— Нет уж, уволь! Пойдем, Ханг!
Сестры вышли на балкон, начальник уезда остался стоять один у лестницы, ведущей во второй ярус. Он в сердцах выбросил недокуренную сигарету и, закурив новую, стал прохаживаться взад и вперед. Да, счастье никогда не бывает полным! Упрямство жены вывело его из равновесия. Разумеется, она могла с ним обращаться так, потому что была богата. Как же, дочь Ить Фонга, владельца магазина шелковых тканей на самой фешенебельной улице города. Справедливости ради следует признать, что за нее он получил не так мало — десять тысяч донгов. Но, к сожалению, деньги давно растаяли как дым: дорогие туалеты, форд последней марки, да мало ли что еще... На все это нужны деньги. А теперь они живут на его жалованье. Сегодня тесть посоветовал ему: « Постарайся купить сейчас виллу в Ханое, пригодится: если переведут поближе к Ханою, сможете постоянно жить в столице». Приобрести виллу! Легко сказать! На государственной службе сейчас не много заработаешь. Чтобы вытянуть из этого народа каких-нибудь несколько десятков донгов, приходится немало попотеть. Тем более у него в уезде, где в последние годы организации Народного фронта и коммунисты расплодились, как черви в жирной земле, а голодранцы угрожают демонстрациями и осмеливаются возражать даже начальнику уезда! Нет, государственным чиновникам совсем, совсем не легко приходится! Они всегда между молотом и наковальней. Мон снова швырнул окурок. Вокруг послышались приглушенные голоса, толпа расступилась, пропуская высокого, полного француза с черной бородой и вертлявую вьетнамку в красном бархатном платье. О, да это же мадам Нгок Оань с директором департамента по делам просвещения Индокитая! Мадам Нгок Оань заведует женскими гимназиями Аннама[25]. В списке ее друзей были только французы. Вот и сегодня! Разве мог бы кто-нибудь из вьетнамцев осмелиться появиться во втором ярусе? А ее пригласили, как будто так и полагается. Эта женщина была любовницей почти всех губернаторов Тонкина. Не прошло еще и месяца, как ее последний любовник, губернатор Шатель, уехал во Францию, а она уже крутит с новым. Мон проводил взглядом красное платье. Странный народ эти французы! Была бы еще красавица, а то страшна как смертный грех. В подметки его Фыонг не годится. Тут начальником уезда снова овладело раздражение. Что стоило Фыонг пококетничать с губернатором провинции, принять его разок-другой, тогда Мону не прошлось бы прозябать в уезде! Вот, к примеру, уездный начальник Бать. В прошлом году он выдвинулся на высшую ступень служебной лестницы, и все благодаря дочери, которая «доставила удовольствие» губернатору Шателю. А сколько таких чиновников! Причем их жены и дочери — настоящие обезьяны. С тех пор как на рождественском празднике губернатор провинции увидел Фыонг, он не перестает справляться о ее здоровье. Убудет от нее, что ли, если она ублажит его разок! Был бы муж согласен. Ведь тогда он наверняка стал бы начальником самого крупного уезда. Разве не приятно быть женой такого начальника? Бог мой, почему женщины так глупы? Сколько он ни убеждал ее, все напрасно. Уж если ты сидишь на мужнином хлебе, так помогай ему! Мон почувствовал опять, как в нем закипает раздражение. Какая черная неблагодарность! Однако даже злость не могла заглушить в нем смутное ощущение стыда. Конечно, сучье дело... Кому оно по душе! Но такова уж жизнь — волей-неволей заставляет идти на все.
В фойе было шумно. Гости, прогуливаясь, разговаривали, шутили, смеялась. Было уже больше восьми часов. Давно пора было начинать, но не прибыл еще верховный резидент Тонкина. Неожиданно лицо уездного начальника просияло и расцвело улыбкой: показался губернатор провинции Хай-зыонг.
