Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи
— Кажется, облава!
Неподалеку громко лаяли собаки, кто-то прикрикнул на них и заколотил в дверь. Кхак схватил свою плетеную сумку.
— Иди за мной, — шепнула Ан.
Проснулся Сон.
— Оставайся здесь, — сказала ему сестра, — и никому не открывай.
Кхак и Ан миновали дворик и вышли к изгороди за домом.
— Если придут, пробирайся вдоль бананов, к пруду. Там густая трава, кусты. В случае чего — уходи. — И Ан исчезла.
Кхак присел у банана и внимательно осмотрелся, где бы лучше спрятаться.
Колотили в дверь соседнего дома. Кхак перелез через забор и засел в кустах. Он невольно посмотрел на свои ноги. Черт возьми, он ушел в шлепанцах! Сердце тревожно забилось. Кажется, вошли в дом. Кхак быстро спустился к пруду и лег, спрятавшись в высокой траве.
Едва Ан вернулась к себе, как раздался стук в дверь. Она быстро скатала постель Кхака и пошла открывать. Снова застучали, уже сильнее.
— Эй, открывайте! Проверка документов!
Ан открыла дверь и зажгла светильник. Сон притворился спящим.
В дом вошел французский агент тайной полиции с участковым старостой. Ан почтительно сложила ладони на груди.
— Здравствуйте, господин староста.
— Сколько у тебя в доме человек?
— Двое — я и братишка.
Француз осветил электрическим фонариком Сона и направился к двери, выходящей во двор.
— Открой!
Ан открыла дверь. Француз долго стоял во дворе, обшарил его фонариком, потом вернулся в дом и неожиданно ткнул лучом фонаря в лицо хозяйки.
— Надеюсь, у мадам никто больше не ночует?
— Нет.
Только когда нежданные гости ушли и Ан заперла за ними дверь, она почувствовала, как заколотилось у нее сердце. Сон спрыгнул с лежанки, и они вместе, затаив дыхание, стали смотреть в дверную цель, прислушиваясь к тому, что происходило в соседнем доме.
В тишине где-то прозвучал размеренный бой часов. Бом... бом... бом... Три часа ночи.
XXI
В течение недели Кхаку постепенно удалось связаться с уцелевшими от разгрома организациями. Революционному движению в Хайфоне был нанесен довольно тяжелый удар. Город рабочих, в котором еще недавно шла острая борьба, где в уличных демонстрациях участвовали тысячи, десятки тысяч людей, сейчас жил, объятый тревогой. Профсоюзы были распущены, женские и молодежные организации запрещены, даже общества дружбы и спортивные клубы почти все были закрыты. Из городской партийной организации осталось всего семь человек, причем один из них был до того напуган, что не желал поддерживать никаких связей с организацией. Но то, что осталось еще шесть стойких товарищей, радовало Кхака. Они, как факелы, светили ему в непроглядном мраке, и нужно было не дать им погаснуть.
Репрессии продолжались. Главный удар был направлен по рабочим. Не проходило ночи, чтобы в рабочих поселках не было обысков, проверок, арестов. Обшаривали каждый дом. Вздумай кто-нибудь помянуть предков или принять родственников, тут же появлялись полицейские ищейки. Время от времени опять кого-то забирали.
Кхак по-прежнему жил у Ан. Он старался не высовывать носа из своей комнаты, не произносил днем ни слова, чтобы соседи не услышали чужого голоса. Только Гай поддерживала с ним связь. В случае надобности Кхак выходил ночью.
Главным сейчас было восстановить партийное руководство, создать временный горком партии. Поразмыслив, Кхак решил действовать через Мана, который работал на цементном упаковщиком. Ман состоял в партии с тридцать второго года и был заместителем секретаря партийной организации завода. В первое время возрождать организацию в Хайфоне придется им двоим.
Встреча с Маном произошла ночью в поле, на берегу реки, за городом. К месту встречи Кхака привела Гай. Кхак и Ман поздоровались, почти не видя друг друга, — ночь была на редкость темная.
— Я приехал по решению партийного комитета Северного Вьетнама, — тихо начал Кхак, — чтобы создать здесь временное руководство городской организацией. В дальнейшем из центра пришлют секретаря. Нам нужно подумать о возрождении низовых партийных организаций, о деятельности горкома, о мерах по борьбе с репрессиями и о мобилизации трудящихся для создания антиимпериалистического фронта в соответствии с новой резолюцией ЦК.
— Слушай, товарищ Зёнг... — В голосе Мана чувствовались смущение и неуверенность. — Я ведь, откровенно говоря, соображать быстро не умею. Так что ты сам больше действуй. Я в таких больших делах никогда не участвовал...
— Ничего, привыкнете. — Кхак похлопал Мана по плечу. — Сейчас, в это трудное время, когда все охвачены тревогой и ждут помощи со стороны партии, медлить нельзя, это грозит серьезным ущербом нашему движению. Я ведь здесь новенький, плохо еще разбираюсь в местной обстановке, без вашей помощи не обойдусь. Каждый шаг будем обсуждать и решать сообща. Только так, опираясь друг на друга, мы сумеем чего-то достигнуть.
— Да я это так, к слову, раз нужно, приложу все силы.
— Ладно. Начнем с первого вопроса. Коммунистов у вас, как мне известно, всего семь человек: на цементном трое, на фосфатном один, в порту один и в деревне Лаквиен один. Да еще тот, что перепугался и требует, чтобы его оставили в покое.
— Это Фонг, что ли?
— Он самый.
— Струсил парень. С тех пор как взяли Лыонга, он прячется от всех, как мышь в норе. Как-то хотел встретиться с ним, так куда там! Тоже коммунист!
— Пока не будем его считать. Итак, шесть коммунистов. Надо подумать, как лучше направить их работу.
Они еще долго шептались в ночи. Все им надо было начинать сначала. Прежде всего им придется создать две партийные ячейки, одну на цементном и фосфатном заводах, где секретарем будет Кхак. Гай должна уволиться с работы, чтобы помочь Кхаку подыскать место для горкома и быть связной. Ман согласился, что в настоящий момент горком лучше расположить в деревне. Самым неотложным представлялось им сейчас наладить связь с коммунистами и сочувствующими, чтобы поддержать и подбодрить их. Долгое время все действовали в легальных условиях, привыкли к ним и совершенно не умели работать в подполье. Необходимо было научить коммунистов работать в нелегальных условиях. Нужно было также выяснить причину последнего провала, в результате которого был арестован весь состав горкома, принять меры предосторожности против провокаторов.
Кхак подробно пересказал Ману содержание новой резолюции ЦК. Старый Ман слушал, не проронив ни слова. Кхаку почему-то вспомнился Ле. Вот он так же говорил ему об этой резолюции... И невольно у Кхака потеплел голос от этого воспоминания.
Ман ушел первым. Кхак остался сидеть под баньяном. Он чувствовал себя
