Тиль Гаримму - Андрей Евгеньевич Корбут
Я посмотрел вслед быстро удаляющейся фигуре и с подозрением осмотрелся вокруг, прислушался к звукам и отступил к стене.
Улица была пустынна. Человеческие голоса как будто растворились в тишине: куда делся детский смех из соседнего двора — там трое ребятишек от восьми до двенадцати лет; в доме напротив маленький ребенок — ведь не умер же он, в самом деле; рядом живет царский сапожник, и вечно ссорятся, визжат на весь квартал его шесть жен, — но даже там было тихо…
До калитки оставалось десять шагов, а я едва не повернул назад, предчувствуя беду.
Пришлось пересилить себя. Прятаться казалось незачем, бежать — некуда.
И лишь переступив порог своего дома, я понял, что тревожился не напрасно. По двору были разбросаны вещи, одежда и глиняные таблички — моя небольшая личная библиотека, ее начинал собирать еще мой отец; сломаны скамьи, на которых мы обедали в саду; на песке около бассейна осталась лужа запекшейся крови, цветник растоптан, дверь сорвана с петель.
— Дядя! — несмело позвал я.
В комнатах послышались шаги. Я так надеялся: все прояснится, уладится и это какая-то ошибка… что не поверил своим глазам, когда на пороге возник ревизор Раанан, тот, кого я считал погибшим в далеком Тиль-Гаримму. В тот же момент меня ударили сзади по почкам. Я изогнулся от боли и упал на колени, затем получил в довесок мощную оплеуху по уху, свалившую меня на землю…
— Осторожней! Он нам нужен живой, — произнес кто-то.
Голос… Я узнал этот голос. Я уже слышал его раньше. Это был хозяин несейского скакуна, приказавший закопать меня живьем и отправивший в Тиль-Гаримму пятерых человек во главе с Таном.
Последний проблеск сознания перед зияющей пропастью.
Стоило ли столько драться, карабкаться, цепляться за жизнь, чтобы умереть, ударившись о каменные ступени своего дома от обыкновенной пощечины! Еще большая ирония заключалась в том, что именно она и спасла меня, избавив от мук физических и душевных. Трое суток спустя, когда никто уже не верил в мое возвращение, я открыл глаза, чтобы увидеть перед собой не палача, а царевича Арад-бел-ита, сидевшего у моей постели в просторной комнате во дворце.
— Ты не поверишь… Он пришел в себя, — сказал он кому-то.
Из-за его спины вышел начальник внутренней стражи Набу-шур-уцур и тоже удивился:
— Его берегут сами боги.
— Мой господин, — слабо произнес я.
— Отдыхай, — успокоил меня Арад-бел-ит. — Ты верный слуга, Мар-Зайя. Все уже выяснилось. Эта подлая собака Раанан едва нас не обманул, когда вернулся из Тиль-Гаримму с одной третью от всей дани, но без Хошабы. Это Раанан обвинил тебя в предательстве и измене.
— Набу-Ли… — заговорил я, собираясь сказать, что наместник обо всем знал, но скрыл правду и пытался меня убить, но Набу-шур-уцур опередил меня.
— Наместник Хальпу, хоть и не поверил в твою историю, обо всем рассказал принцу. Твои родные живы, а единственный, кто пострадал в вашем доме, — один из моих стражников, которого заколол мечом твой неуступчивый дядя.
— Много ли он для тебя значит? — спросил Арад-бел-ит.
— Ариэ заменил нам отца. Мне, брату и сестре.
— Твой отец… Ты знаешь, что с ним случилось?
— Его обвинили в том, чего он не делал, — с присущей молодости горячностью вступился я за родную кровь.
— Наверное, ты будешь удивлен, но я скажу, что ты прав. Его оболгали. И если ты хочешь найти того, кто за этим стоит, я помогу тебе. Найти и отомстить.
— Я все отдал бы ради этого.
— Со временем… со временем… Ариэ мой старый слуга, который исполнил просьбу своего господина, когда трое детей остались сиротами. Он никто для вас. Не родственник и не брат твоей матери, кем назвался вам. Однако он хорошо обучил тебя… Любой другой на твоем месте давно бы отправился к Нергалу, но только не ты. Ты умен, изобретателен, наблюдателен и живуч, твоя память изумляет, а в умение читать по губам трудно даже поверить. Ты нужен мне… как, впрочем, и царю. Никогда не забывай о том, чем мне обязана твоя семья. И когда-нибудь мы вместе найдем собаку, что разрушила жизнь твоих родителей.
Я попытался приподняться, чтобы поблагодарить своего господина, но Арад-бел-ит удержал меня на ложе.
— Набирайся сил. Надеюсь, ты поправишься.
Арад-бел-ит не ошибся: я скоро встал на ноги. Мне понадобилось всего десять дней, чтобы окончательно избавиться от попечительства врачей.
По возвращении на службу мне сообщили, что с этого дня я числюсь помощником царского секретаря Тиглата, первого в иерархии писцов.
Новый начальник встретил меня радушно. Так искренне, так по-доброму, что это сразу встревожило. Тем более что все его побаивались. Нет, от этого горбуна никогда не исходило прямой угрозы: чудаковатый, занудный, мелочный… какой угодно, но не мстительный — говорили о нем. Но все и всегда помнили о том, что Тиглат занимал свою должность десятый год и ни с кем другим Син-аххе-риб не проводил столько времени, как со своим личным секретарем.
То-то и оно: не обязательно хватать пламя голыми руками, чтобы обжечься, достаточно, забыв об осторожности, снять с него медный котел.
Тиглат по-дружески обнял меня, хотя годился в отцы, повел в свои комнаты, напрямую соединяющиеся с покоями царя, не переставал расспрашивать о языках, которые я знаю, о том, где, сколько и у кого учился, как быстро пишу, не пробовал ли сочинять поэмы.
Этот слащавый, пахнущий как царский цветник старик с картавой речью хотел мне понравиться.
Я, как сумел, все рассказал. Почему с оговоркой? Мне показалось, что Тиглата не очень интересовали мои ответы.
Во-первых, потому, что он уже обо всем разузнал через многочисленных доброжелателей, изо всех сил старавшихся завоевать доверие царского секретаря, во-вторых, из-за его заносчивой манеры вести беседу с теми, кто был ниже по рангу. Он говорил, потом нелепо подставлял ухо, как будто желая лучше расслышать мои слова, но стоило мне открыть рот, как он уже выражал восхищение моими успехами и рассыпал похвалу, как изюм.
Наше знакомство продолжалось недолго, кажется, я быстро наскучил ему.
— Твое знание языков пригодится царю. Но главное — прилежание и дисциплина. Для начала отправляйся в архив
