Тиль Гаримму - Андрей Евгеньевич Корбут
— Ты лучше скажи, куда ты дел свою девчонку? Спрятал? Смотри, внутренняя стража узнает — несдобровать, — по-доброму наставлял его отец.
— Не узнает.
— Он ее вместе с рабами отправил в Ниневию, серебра для надсмотрщика не пожалел, чтобы прямо домой привели, — выдал Арица.
— Хитро. Много дал?
— Нет.
— Двести сиклей, — смеясь, снова подвязался Арица.
— Двести! Да это в несколько раз больше, чем за самого лучшего раба! — Шимшон аж сел на песке, мигом позабыв о сне.
— Я тебе сейчас зуб выбью, — пообещал Варда брату.
— Да не все равно — сейчас отец узнает или дома? Отец, он ее в жены взять хочет.
Лицо старого воина вдруг просветлело.
— Ну… ничего… красивая?
— Ты позволишь ему жениться на ней? На рабыне? — возмутился Арица.
— Это она сегодня стала рабыней, а еще вчера кто его знает, кем она была. Может, дочерью царя, — и Шимшон сам рассмеялся своей шутке.
— Спасибо, отец, — просто сказал старший сын.
В первый раз Варда женился десять лет назад. Через год армия Син-аххе-риба выступила в поход против вавилонского царя Мардук-апла-иддина[78], а дома, в родной Ниневии, начался мор. Умерла старая мать Шимшона, его первая жена, а с нею и беременная жена его первенца. С тех пор Варда обходил женщин десятой дорогой. И если ему хочется взять в жены рабыню — на здоровье, — здраво рассуждал Шимшон, — Был бы счастлив, ну, и без внуков никак. Вон, у того же Гиваргиса уже пятеро детей, двое у Ниноса. Еще бы Марона или Арицу женить… Хотя, этот если и возьмет кого, так точно принцессу…
Из рощи донесся громогласный голос сотника Хавшабы:
— Шимшон! Шимшон! Кто-нибудь скажет, где прячется эта старая выдра, этот тайный страж Лахаму[79]?
Шимшон коротко свистнул в ответ.
Хавшаба не заставил себя ждать: показался из-за деревьев, помахал другу рукой и огромными шагами двинулся к берегу. Почти двухметровый великан, с короткой и толстой шеей бегемота, могучим торсом, на котором сейчас не было одежды, и с кулаками, похожими на те каменные ядра, что недавно швыряли ассирийские машины при осаде Тиль-Гаримму, — словом, настоящий демон, но с улыбкой младенца и взглядом агнца. Его миролюбивая внешность нередко приводила к нежелательным казусам: он был терпелив и беззлобен, любил пошутить и не прочь посмеяться над собой, но так продолжалось до тех пор, пока это не касалось службы… Вот тогда в ярости за малейшее неисполнение приказа он мог запросто проломить кулаком какому-нибудь бедолаге грудную клетку, выбить половину зубов, свернуть челюсть, однажды, например, от такого удара у десятника из его сотни вылетел из глазницы правый глаз, за что к Хавшабу прицепилось прозвище Победитель циклопов.
Двадцать лет назад Шимшон был его первым командиром. Старый воин не раз заслонял молодого в бою, учил, как биться, как переносить лишения, в дальнем походе делился с новобранцем едой и водой. Однако по-настоящему друзьями они стали, когда уже Хавшаба принял на себя удар мечом, предназначенный Шимшону, и целый год пролежал пластом в его доме, с благодарностью принимая ухаживания всей большой семьи своего товарища.
— Что приперся? Только тебя и твоих людей тут не хватало. Мало, что ли, вам места? — проворчал старик, когда приятель присел на корточках рядом.
— Приперся… А ты хотел, чтоб я вплавь? — заулыбался Хавшаба. — Вода не холодная?
— Рассказывай, не тяни…
Его товарищ перешел на шепот:
— Видел, как Марона твой ушел только что с разведчиками.
— Ну, ушел и ушел, — сказал Шимшон, однако же сам после этого поднялся и стал с тревогой смотреть в мутные воды Тохма-Сук.
В конную разведку царского полка — отборную сотню воинов, лучших наездников, стрелков и следопытов — его младший сын попал после того, как выиграл скачки в Ниневии во время праздника, приуроченного ко дню рождению царского внука Ашшур-бан-апала. Марона был самым молодым в этом отряде, и потому служба давалась непросто, но сколько ни звал его к себе отец, сын отвечал отказом.
Перед разведчиками, высланными вперед, туртан Гульят поставил задачу отыскать лагерь киммерийцев; решение это он принял самостоятельно, и когда о нем узнал Арад-бел-ит, было уже поздно.
— Чем я вызвал твой гнев, мой господин? — искренне удивился туртан, увидев, как почернели глаза царевича. — Разве мы не должны знать местонахождение нашего врага?
— Дорогой Гульят, не забывай, кто принимает здесь решения и отдает приказы, — заставив себя благосклонно улыбнуться, ответил Арад-бел-ит. В его сердце закипала ярость. Как теперь выйти из-под удара, если в любой момент может раскрыться обман, как убедить этого отцовского любимца, что киммерийцы даже не думают атаковать Тиль-Гаримму?
Выпроводив туртана, царевич тотчас позвал к себе Набу-шур-уцура, от которого у него не было тайн.
— Что тут сказать, — посочувствовал неудаче молочный брат, — наш туртан воюет по правилам.
— На поиски киммерийцев должны были отправиться твои люди, а не его.
— Это еще не поздно исправить, — подсказал рабсарис.
— Для этого ты мне и нужен. Пошли вслед за ними своих стражников. Кого поставишь старшим?
— Арад-Сина, мой господин. Лучше его с этим поручением никто не справится.
— Пусть выступает немедленно. Не трогать разведку до тех пор, пока они не выйдут на киммерийцев.
— А потом?
— Мне надо знать, какое донесение они отправят туртану. И если в нем будет что-то, что следует скрыть… Значит, это надо будет скрыть. И все следы тоже.
Через час туртан Гульят, объезжавший на колеснице свою армию, заметил отряд всадников, покидающих город через южные ворота.
— Кто это? По чьему приказу? — спросил он у рабсака Ашшур-ахи-кара, командира царского полка.
— Внутренняя стража; знаю, потому что тот, впереди, — Арад-Син, правая рука Набу-шур-уцура.
— Выясни, куда они направились.
— Слушаюсь, мой господин. Я пошлю за ними лазутчика.
***
Выбор на Гиваргиса пал неслучайно. Он нередко ходил в разведку, во всем царском полку было всего несколько человек, разбирающихся в следах лучше него, и когда Ашшур-ахи-кар вызвал к себе Шимшона, чтобы спросить, кого можно отправить вдогонку за стражниками, сотник так сразу и сказал:
— Сына моего второго. Он справится.
Рабсак вдруг решительно поднялся с деревянного кресла, обошел широкий стол, за которым в этом доме когда-то сидели, наверное, человек десять, скамью и стоявшего навытяжку
