Тиль Гаримму - Андрей Евгеньевич Корбут
Подумал: если я нигде не ошибся, то сейчас будут ступеньки вниз, затем витая лестница и длинный проход с тюремными камерами по обе стороны, в самом конце — пыточная.
Нелепые попытки памяти прийти мне на помощь…
По поводу пыточной я не ошибся. Не скажу, что это меня обрадовало. Значит, сразу будут добиваться признания. Неплохо было бы знать больше. Впрочем, все это уже не имело смысла, из подобных мест никто не выходит живым.
Добрались: было слышно, как тяжело и со скрипом открылась дверь. Внесли, бросили на пол под стену… Заныл бок, ушибленная рука.
Снимите же наконец этот мешок!
Послушались. Я вздохнул полной грудью и огляделся. Шем-Тов был уже здесь, его привязывали веревками к деревянной колоде. Он тихо плакал, слезы текли по щекам, а голова и тело тряслись в ознобе: страшно.
Мне тоже…
Помещение пять на десять саженей[70], шесть колонн разделяют его на две половины. Семеро стражников, и пока все они заняты предателем. Вот он мой — призрачный шанс на спасение!
Я один знал о потайной двери за выступом стены в ближнем ко мне углу, но сначала надо было освободиться от веревок. На ногах и на руках оказался обыкновенный прямой узел, таким пользуются и египтяне, и финикийцы: два полуузла, последовательно завязанные один над другим в разные стороны. Четыре конца. Найти первый коренной, второй ходовой, и развести в разные стороны…
Крик боли, нервов и отчаяния взорвал мой мозг, как если бы сосуд с запаянной ртутью опустили в ледяную купель. Это был Шем-Тов. Ему сделали надрез скальпелем вдоль голени и щипцами ухватились за края кожи, чтобы снять ее, как одежду, сначала с одной ноги, затем с другой. Потом поднимутся выше…
Не думай об этом, принялся уговаривать я себя. Надо найти, за что зацепиться. За второй конец можно попытаться ухватиться зубами. Пока тюремщики наслаждались зрелищем чужих мучений, я сумел освободить руки. С ногами после этого разобрался в два счета.
Я перебрался в угол. Спрятался за выступом.
На плане дворца был помечен не только потайной ход, но также шифр, обозначающий способ, чтобы его открыть: три — пять — двенадцать — четыре. Поди узнай, что это такое.
— Где писец?! — заставил меня содрогнуться знакомый голос.
Это был Омри.
Третий ряд, пятый кирпич…. Что такое двенадцать и четыре?
А что если все наоборот: третий кирпич в пятом ряду… Что такое двенадцать и четыре?
Они приближались, искали меня...
Я восстановил в памяти весь план дворца, все подписи и шифры: третье число всегда было либо шесть, либо двенадцать…. Циферблат?
Третий ряд, пятый кирпич, и четвертый кирпич на двенадцать часов.
Не получилось. Запечатанная дверь не открылась.
— Вот он! — закричали сзади.
Не оглядывайся, на это нет времени.
Я нажал наудачу, на пятый и четвертый кирпичи одновременно.
Оба камня с натугой вошли внутрь; стена сдвинулась в сторону, стоило мне лишь немного надавить на нее. Я рухнул в открывшуюся щель и едва успел перевести рычаг в обратное положение.
Я не сразу поверил, что спасен. Вокруг был кромешный мрак. За стеной раздавались приглушенная ругань и простукивание кирпичей. Пытайтесь.
Потом я понял, что это только полдела. Мои тюремщики либо уже знают, кто я такой, либо вот-вот узнают: сколько времени может продержаться человек, когда с него живьем сдирают кожу? Снова обращаюсь к плану, роюсь в закоулках памяти; придется идти вслепую.
По прямой от входа — десять саженей, или тридцать с небольшим шагов. Поворот направо — сто шагов. Двадцать пять ступенек вверх. Двести шагов по прямой…
Я блуждал почти час, пока не добрался до зала с колоннами и бассейном, где Хошаба наставлял меня, перед тем как отправить к Шем-Тову. Последняя преграда — витая бронзовая решетка, спрятанная за зимней оранжереей; решетку пришлось вынимать из пазов, а потом ставить на место.
Я выбрался из кустов сирени, прислушался к голосам и шорохам. В соседней комнате разговаривали. Два голоса: один — чужой, отрывистый и недовольный, второй — очень хорошо мне знакомый. Омри. Он уже здесь.
Меня охватила паника. Я попятился, наткнулся на колонну, обошел ее вокруг и едва не упал, споткнувшись о чью-то руку. На полу лежал разрубленный поперек туловища десятник Нахшон.
Он умирал, жадно хватая ртом воздух, захлебываясь собственной кровью…
11
Весна 685 г. до н. э.
За семь дней до падения Тиль-Гаримму.
Хаттуса
Три дня, с раннего утра до позднего вечера, вожди и старейшины киммерийцев прибывали в стан Теушпы. О цели сбора не говорили до последнего, и пока ждали всех, делились новостями, заключали между собой торговые сделки, обсуждали союзы — брачные и военные, спорили о том, можно ли доверять фригийцам, хвастали добычей из лидийских походов, своими женами, сыновьями, дочерьми, количеством скота, рабов и богатыми пастбищами. Все хвалили мудрость царя, приведшего их сюда, верили в его прозорливость, желали долгих лет… Пировали по ночам — много и жадно ели, воздавая должное искусству царского повара, без устали пили неразбавленное вино, не пьянея, не теряя головы; отсыпались в дневное время.
Царь Теушпа, чье имя наводило на врагов страх, могучий седовласый старец с орлиным взором, был радушен, принимал гостей в огромном шатре, наполненном благовониями, чтобы отпугнуть многочисленных комаров и прочий гнус, восседая на широком покрытом позолотой троне среди мягких подушек, новые лица встречал доброй улыбкой, старых знакомых — легким наклоном головы. Он знал всех поименно, слышал об их вражде, помнил о затаенных обидах, видел разброд и недовольство и своим присутствием старался всех примирить хотя бы на время. Но на второй день, ближе к вечеру, его скрутила боль в животе, режущая, не прекращающаяся, изнуряющая. Он послал за своим лекарем и, пытаясь заглушить боль, стал пить больше вина. Однако от этого стало только хуже. Стало тошнить, но вырвав в предусмотрительно подставленную чашу, Теушпа оглушительно расхохотался, чтобы не дать подданным усомниться в здоровье хозяина.
— Вина! Больше вина! — сипло прокричал царь, вскакивая с трона. — Да чтобы потом ни капли его не осталось в вашем чреве! Нас ждет хорошая драка! И тогда нам понадобятся трезвые головы!
— Больше вина! — хором откликнулись киммерийские вожди, хватая обеими руками амфоры и опустошая их до дна.
Теушпа, воспользовавшись всеобщим весельем, выскользнул незаметно из шатра и тут же упал на руки
