Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи
Кхань задумчиво барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Черный перстень при этом позвякивал. Видно было, что и его тревожили мысли о войне.
— Мне недавно прислали извещение о реквизиции автомашины. Вы не получали такой бумаги? — обратился он к Куанг Лою.
Тот отрицательно покачал головой.
— Это, правда, пока только уведомление. Когда потребуется сдать машину, они сообщат дополнительно. А что, господин Мон, — обратился Кхань к начальнику уезда, — правду говорят, будто есть распоряжение правительства вновь призвать на службу чиновников, вышедших в отставку?
— Правда, — кивнул тот. — Не сегодня-завтра снова начнется вербовка в рабочие батальоны. Есть слух, что на этот раз правительство намерено набрать и отправить во Францию не менее семисот-восьмисот тысяч человек.
Губы депутата плотно сомкнулись, усы на мгновение замерли.
— А забастовка в Хайфоне, — вновь обратился он к Куанг Лою, — вроде немного утихла?..
При слове «забастовка» Куанг Лой даже подскочил на кресле, словно его ударило электрическим током. Потом наклонился к столику и в сердцах загасил сигару в серебряной пепельнице.
— Пусть только попробуют! Бастовать их сейчас и пряником не заманишь. У Ком-бена зашевелились было, потребовали повысить зарплату, но как только зачинщиков посадили, так сразу притихли. Сейчас и в Ханое и в Хайфоне — всюду вылавливают коммунистов.
— С ними только так и надо, — задумчиво протянул Кхань, — вечно они недовольны! Дай я им здесь волю, так, будьте уверены, давно бы прирезали!
К Куанг Лою снова вернулось спокойствие, и он откинулся на спинку кресла.
— Что вы говорите! Неужели они посмеют поднять голос против вас? По-моему, ваши люди настроены мирно.
— Это только так кажется! В тридцатом году дошло до того, что правительство послало в Винь-бао самолеты с бомбовым запасом. А здесь, в Хай-ване они связали начальника уезда, посадили его в корзину для свиней и чуть было не утопили. Если интересуетесь, господин Мон расскажет вам в подробностях эту историю.
У начальника уезда за стрелками очков угрожающе блеснули глаза.
— Депутат Кхань говорит правду. Даже у нас в уезде из села Тям сбежал недавно опасный преступник.
Кхань презрительно скривил рот. Под черными усами сверкнул оскал зубов, лицо стало холодным и жестким.
— Да, я слышал. Вы о Кхаке? Старый Тон у меня в Гане неплохой староста, но я все-таки сам слежу за особо неблагонадежными.
Начальник уезда одобрительно кивнул:
— Правильно! Если что заметите, сразу дайте нам знать.
Господин Куанг Лой допил свой кофе и закурил новую сигару.
— Так не забудьте навестить меня. И господина Мона я хотел бы иметь честь и удовольствие принять у себя, если у него найдется свободное время. Сейчас у нас в Хайфоне довольно весело.
Поняв намек, мужчины громко рассмеялись.
Женщины поднялись с широкой тахты и сдвинули стулья к игорным столикам.
Госпожа Де жеманно произнесла:
— Что же это вы, господа мужчины, увлеклись разговором и совсем забыли о нас!
Мужчины поднялись, все стали шумно рассаживаться вокруг двух столиков, застучали игральные кости.
VIII
Пока наверху, в ярко освещенном зале, гости и хозяева развлекались игрой в кости, внизу, в одной из боковых комнат, в комнате Лонга, управляющего и секретаря депутата, вокруг тарелочки с колодой карт собралось не менее оживленное общество. Банк метал обнаженный по пояс мужчина, руки, грудь и живот которого были покрыты татуировкой, изображавшей и голых женщин, и драконов, и иероглифы. Свет керосиновой лампы освещал снизу его лицо, отчего шрамы и морщины на нем приобрели какой-то зловещий вид. Это был сам управляющий, сводный брат хозяйки, которого односельчане прозвали Прыщавым Лонгом. Играли почти все служащие и приближенные Кханя, начиная с писаря Тионга и счетовода Хюиня и кончая дальними родственниками хозяина. Были здесь и младшие братья Прыщавого Лонга, которые только тем и занимались, что затевали ссоры и скандалы с батраками. Единственным посторонним среди них был шофер господина Куанг Лоя. Он сидел позади игроков и, следя за игрой, время от времени бросал свои замечания.
В конце просторного двора, рядом с кухней, откуда светилось пламя очага, ужинало с десяток поденщиков. Неровный, мерцающий свет освещал людей, усевшихся прямо на земле вокруг двух деревянных подносов. От их домотканой одежды разило потом. Лиц почти нельзя было различить. Люди сидели на корточках, палочками забрасывая в рот рис из чашек, шумно прихлебывая овощной отвар. Ели молча, торопливо. Чашки с рисом быстро опустели. Было уже за полночь, когда, покончив с ужином и даже не выкурив трубки, они поднялись и направились к воротам.
Наскоро собрав посуду, Соан тихонько позвала:
— Тетя Дон!
Маленькая, повязанная платком женщина остановилась.
— Отойдем в сторонку, — шепнула ей Соан, — мне нужно вам что-то сказать.
Когда они отошли в темный угол двора, Соан сунула в руки женщины небольшой сверток.
— Будьте добры, передайте это моим ребятам. Только получше спрячьте, когда будете проходить ворота, а то потом хлопот не оберешься.
Тетушка Дон спрятала сверток в свой узелок.
— Слушай, дочка, — торопливо заговорила она, — сегодня днем я встретила Мама, он просил передать тебе, если сможешь, постарайся отпроситься домой хоть на вечер, мать заболела.
— Знаю, тетя! Я сама истерзалась, прямо не знаю, что делать!
— Что тут можно поделать, когда работаешь у хозяев! Но ты не беспокойся. Мам купил лекарство, ухаживает за ней. Ну, я пойду.
— Идите, тетя, а то они еще догадаются.
Женщина взяла под мышку старенький нон и заспешила за односельчанами. Глядя ей вслед, Соан тяжело вздохнула. С утра ей передали, что мать сильно простудилась и вот уже несколько дней не выходит на работу, лежит пластом. Что же они едят? Как там выкручивается бедный Ка, которому всего одиннадцатый год? Хорошо еще, Мам не оставляет их. Соан подняла с земли большую корзину с посудой и направилась к пруду.
В саду за домом было безлюдно и тихо. Взошла луна, ее лучи серебрили воду, проглядывавшую сквозь огромные веера пальмовых листьев. Слышно было, как время от времени в воду с шумом плюхаются лягушки. Соан присела на берегу. Все мысли по-прежнему были там, дома. Вот были бы у нее
