Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи
Из угла, где сидели дамы, то и дело слышался смех и оживленные возгласы. Было душно от пряных запахов духов и косметики. Мадам Де, полная, расплывшаяся дама, жена секретаря уездного управления, вынула из кармана зеркальце, незаметно подкрасила губы и снова вернулась к беседе. Ее пронзительный голос резко выделялся среди общего шума. На положении близкой знакомой хозяйки она держалась непринужденно и явно чувствовала себя своей в этом доме. Ее тоненький смех был то заискивающим, то шутливым, а то и — если нужно было — принимал презрительный оттенок.
— Послушай, — смеясь, обратилась она к дочери хозяйки, Нгует, — ты, милая, должна обязательно представить мне случай погулять на твоей свадьбе. Долго ли еще мне ждать? Вот соберусь в Ханой и сосватаю тебе там доктора...
Нгует энергично замотала головой, так что локоны рассыпались, и выбежала из зала с дочерью губернатора Ви. Девушки скрылись в комнате Нгует.
Фыонг, жена уездного начальника Мона, в свою очередь решила навести красоту, открыла сумочку и подкрасилась. Она была самой молодой из всех присутствующих дам. Ей было не больше тридцати. У нее были влажные губы и большие томные глаза. Она бросала иногда прямой, чуть-чуть насмешливый взгляд на какого-нибудь мужчину, словно спрашивая: «Посмотри-ка на меня, не правда ли, я хороша?» Фыонг слыла женщиной прогрессивных взглядов, и губернатор провинции уважал ее больше, чем управляющего уездом. Фыонг рассеянно вынула из портсигара английскую сигарету и закурила, прищурив глаза.
— Тыонг! Тыонг! — окликнула Де молодого человека. — Подойди-ка сюда. Не согласитесь ли вы, госпожа губернаторша, взять нашего Тыонга в зятья? — шутливо обратилась она к жене губернатора, мумией застывшей на тахте. — Ну-ка, Тыонг, поклонись по всем правилам хорошего тона своей будущей теще.
Тыонг, сын Кханя, подошел поближе и что-то невнятно забормотал, явно смущенный красотой молодой жены начальника уезда, сидящей рядом с теткой и пускающей изо рта тонкие струйки дыма.
«Госпожа губернаторша» невозмутимо пила китайский чай, сохраняя важность и самодовольство — как и подобает представительнице высшей знати. Плоскогрудая, точно вяленая рыба, вынутая из-под гнета, она всегда задирала голову от переполнявшего ее чувства собственного превосходства. У нее были такие длинные уши, что они почти касались плеч, губернаторше доставляло удовольствие, когда ее сравнивали с ученицей Будды, богиней Куан-Ам. Перед тем как заговорить, она обычно прочищала горло, как это делают солидные пожилые люди, однако чуть скошенный пробор — а не прямой, как это полагается пожилым женщинам, — и слегка подрумяненные щеки выдавали ее желание выглядеть моложе своих лет. В какое бы общество эта дама ни попадала, она держала себя так, словно была какой-то избранницей. Сейчас длинные уши губернаторши тряслись в такт хрипловатому смеху.
— Ну как, бакалавр, весело отдохнул? — повернув лицо к отпрыску депутата, проговорила она. И, не считая нужным выслушать сбивчивый ответ «бакалавра», обладательница длинных ушей повернулась к хозяйке.
— Хм, какие послушные у вас детки! Смотрю и завидую. Разве сравнить с моим лиценциатом! — При этих словах губернаторша повернулась к своему сыну Фату, который курил в кругу мужчин.
Фыонг на сетования губернаторши чуть заметно улыбнулась. «Бакалавр», «лиценциат»! Эти звания присваивались авансом, еще до окончания средней и высшей школы. А взгляд «послушного» хозяйского сынка, который уставился на ее грудь, красноречиво свидетельствовал о его «застенчивости».
— Ну уж если вы действительно завидуете нашей хозяйке, так за чем дело стало, берите бакалавра в зятья, — решила уязвить она губернаторшу. — Жаль, правда, господина губернатора сейчас нет. Но ведь известно: куда шея, туда и голова. Стоит только вам захотеть, а он-то уж не будет против. Не так ли?
Де тут же решила использовать этот полушутливый-полусерьезный разговор, благо она слегка захмелела. Она расплылась в такой довольной улыбке, что глаза у нее совершенно закрылись.
Длинные уши губернаторши снова затряслись от смеха.
— Нет, серьезно, — не отставала Фыонг, — раз уж сегодня такой удачный день, мы все согласны быть свидетелями! Расстилайте, госпожа губернаторша, циновку, и пусть бакалавр Тыонг встанет перед вами на колени, как полагается вставать перед будущей тещей!
От таких речей уши губернаторши, казалось, вытянулись еще больше. На ее лицо набежала тень неудовольствия. Неужели эта девчонка вздумала издеваться над ней?!
Чувствуя, что разговор начинает принимать неприятный оборот, хозяйка поспешила разрядить атмосферу:
— Отведайте, пожалуйста, — обратилась она к губернаторше, — это компот из консервированных груш. Умеют же французы готовить! Пожалуйста, госпожа Де, и вы, госпожа Фыонг.
Дат поочередно предлагала гостям сладкое, обводя их взглядом своих маленьких глаз. На лице у нее, как и у всех дам сегодня, лежал тонкий слой румян, отчего грубоватая кожа приняла трудно передаваемый оттенок. Когда ее взгляд останавливался на ком-нибудь из гостей, казалось, что она собирается проглотить свою жертву. Она была неразговорчива, и темные губы ее под слегка загибающимся книзу носом были обычно плотно сжаты. Лицо это не выражало ни чувств, ни мыслей, так что трудно было определить, что испытывает в данный момент эта женщина: расположение, неприязнь, радость или тревогу. Единственное, что можно было прочесть на ее лице явственно, — это презрение и коварство.
Предложив компот, Дат подозвала прислугу.
— Дао, сходи узнай, как там кофе. Почему так долго не несут?
Однако не успела хозяйка произнести слова, как Соан внесла тяжелый поднос с чашками. Она несла его осторожно, закусив от напряжения губу, боясь пролить кофе на серебряный поднос, уставленный сверкающими, оправленными в чеканное серебро чашками, блюдцами, ложками, кофейничками.
И снова вежливые приглашения отведать кофе, звон ложек, стук чашек...
Мужчины встретили появление подноса радостными возгласами. Запах кофе смешался с ароматным табачным дымом, клубами висевшим над головами. Кхань поднес к губам чашечку и стал пить кофе неторопливо, причмокивая, смакуя каждый глоток. При этом его жесткие, как у сома, усы шевелились над голубовато-белой фарфоровой чашкой.
Кхань выпил кофе, поставил чашку на стол и протянул свои бледные, костистые пальцы к сахарнице. Он взял кусочек сахару. На оттопыренном мизинце блестел большой черный агат. И тут усы снова приподнялись и встали торчком. Повернувшись в сторону открытой веранды, он крикнул:
— Лу! Ко мне!
И в тот же миг в комнату вбежала огромная овчарка с разинутой пастью, в которой сверкали большие белые клыки. Глухо рыча, этот огромный, ростом с теленка, раскормленный пес подошел к дивану, где сидел господин Мон. Когда пасть собаки оказалась перед самым носом этого господина, тот испуганно съежился, судорожно схватившись за очки. Помахивая хвостом, пес схватил кусок сахару, брошенный хозяином, и тут же залаял, требуя нового. Кхань бросил еще кусок и крикнул
