Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи
А к Муй как-то раз — это было несколько месяцев спустя после пожара, — пришел французский инспектор и заявил, что у него в саду обнаружена рисовая барда. Дядюшке Муй связали руки и увели, не дав даже проститься с семьей. Так вот и случилось, что тетушка Муй тоже не избежала общей участи: будучи на сносях, она должна была идти на поклон все к той же «госпоже хозяйке» — продавать дом и землю, чтобы выручить хоть сколько нибудь денег и хлопотать за мужа. Но хозяйка отказала. «Мне не нужен хлев», — презрительно усмехнувшись, заявила она. Пришлось ее долго упрашивать, прежде чем она согласилась купить дом и землю за двадцать донгов и еще ссудить в долг пять донгов при условии, что Соан будет служить у нее в доме, пока долг не будет выплачен. Тетушка Муй с двумя малышами тоже переселилась в пойму и кое-как слепила себе крохотную лачугу. Все двадцать с лишним донгов тетушка Муй отдала управляющему села, умоляя его помочь мужу. Тот взял деньги, но дядюшку Муй все равно угнали на каторгу, и оттуда он уже не вернулся.
Экономический кризис с каждым днем ощущался все сильнее. За корзину риса теперь давали всего пятнадцать-шестнадцать су, а налог был по-прежнему два с половиной донга с души. Существовала и другая повинность: ежемесячно крестьяне обязаны были выкупить положенное количество водки. Так, на небольшой уезд падало пять-шесть тысяч бутылок, на уезд побольше — до восьми-десяти тысяч. Когда подходило время сбора налогов, деревню, словно банда грабителей, наводняли солдаты, чиновники и их слуги. Деньги обычно выколачивали во дворе Дома собраний и в сторожке: здесь заковывали в колодки, здесь же и пороли. На дорогах, на рынке — всюду одна и та же картина: несчастные крестьяне ведут скотину, тащат свой жалкий скарб, тазы, деревянные подносы, даже курильницы для поминания предков — все продается, только чтобы уплатить налог. Буйвола, который стоит двадцать-тридцать донгов, спускали за пять-шесть. А тем, кому уже нечего продать, впору было вести на рынок детей или отдать их в дом к богатым. За ребенка давали донг, в лучшем случае — полтора.
Ежедневно у ворот Кханя выстраивались вереницы просителей, пришедших к «господину хозяину» просить денег в долг или под заклад. «Господин» долго размышлял и давал взаймы лишь тем, у кого была еще земля, давал под огромные проценты. Достаточно было крестьянину несколько раз прийти за ссудой, и земля должника, как правило, становилась собственностью заимодавца. За несколько лет «хозяйствования» Кханя крестьяне победнее почти все умерли с голоду, а более зажиточные вконец разорились. Так постепенно земля окрестных сел — Гань, Тям, Тао, Тюонг — участок за участком переходила в руки «господина хозяина».
От прежней деревушки Дуой не осталось и следа. Когда Кханя избрали депутатом Собрания народных представителей, он решил построить себе новый дом. Он съездил к французам на плантацию Мати, сам набросал эскиз дома и заказал проект архитектору в Ханое. Новый дом являл собой причудливое смешение стилей: драконы, фениксы и львы уживались рядом с мраморными плитами, уложенными по-европейски, в шахматном порядке. Старинные, сделанные из дорогих пород дерева национальные тахты стояли бок о бок с европейскими гарнитурами — низкие кофейные столики, диваны, кресла. Гостиная и банкетный зал размещались внизу. В них с двух сторон тянулись длинные ряды застекленных окон с рамами, украшенными резьбой (летучие мыши с монетой во рту — символ богатства и благополучия). Стены сплошь были увешаны пестрыми вышивками и традиционными, писанными иероглифами изречениями. Тут и одинокий «Золотой петух», и «Встреча героев» (орла — героя неба, и тигра — героя земли), и «Восемь фей», летящих над морским простором. Тут же висел и сделанный из дерева традиционный набор старинного оружия, покрытого позолотой или выкрашенного в красный цвет. В верхнем этаже помещался сделанный на французский манер «зеркальный зал» для чайных церемоний, приемов и европейских танцев. От ворот через весь сад шла усыпанная гравием дорожка, в полукруглом бассейне цвели лотосы, вокруг бассейна стояли клетки с птицами и обезьянами. Тут был даже теннисный корт. В дальнем углу двора размещались различные хозяйственные постройки, кухня, кладовые, гараж, стойла для буйволов и для коров, огромные плетеные хранилища для риса. И все это было надежно обнесено высокой каменной оградой. От главной дороги в сторону поместья Кханя вела дорога, вымощенная кирпичом, она доходила до величественной арки, по обеим сторонам которой высились две раскидистые сосны.
Когда вилла была готова, супруги Кхань устроили бал. По всему саду на ветвях деревьев были развешаны нарядные китайские фонарики. Автомобили и рикши то и дело подвозили знатных гостей. Прислуга сбилась с ног, металась по комнатам, обслуживая гостей. А ночью дом засиял ярким светом керогазовых ламп.
Такой свет над селом Дуой вспыхнул впервые. На невиданное зрелище высыпало поглазеть все население окрестных деревень. На краю рисовых полей, на кладбище, возле пагоды сидели те, кто потерял тут все — и землю, и дом, и скот. Сидели в темноте тесными стайками и как завороженные смотрели туда, где сверкали огни и откуда неслись веселые крики, смех, музыка, аплодисменты. Одни тяжело вздыхали, другие бормотали себе под нос проклятия. Устав сидеть, они поднимались, потом снова садились и, обхватив руками колени, молча покусывали травинки. Каждый думал свою невеселую думу. И с той поры, если кто шел ночью по дороге от моста в село, путь ему всегда освещали белые огни из поместья депутата Кханя.
VII
Они сверкали и в эту ночь, яркие огни, разгонявшие темноту. «Зеркальный зал» весь переливался отраженными огнями. Раскрасневшиеся от обильного ужина и вина гости шутили, весело смеялись и громко разговаривали. Дамы расположились в углу зала. Они сидели, поджав под себя ноги, на широкой тахте из черного дерева рядом с китайским столиком и креслами с круглыми тюфяками из узорчатого сатина. Мужчины курили, развалившись на красных европейских креслах и диване, поглядывая из окон во двор. Одетые в белое
