Гвианские робинзоны - Луи Анри Буссенар
Его исповедь была искренней и исчерпывающей, он говорил с каким-то непреодолимым и болезненным увлечением, вызванным, возможно, одним из тех напитков, секретом приготовления которых владеют некоторые индейцы.
Соплеменники Жака, бесстрастные, словно золотые статуи, выслушали его откровения, даже не нахмурившись, без малейшего проявления чувств.
Опустошенный и задыхающийся юноша произнес еще несколько бессвязных слов пересохшим ртом и едва смог прохрипеть еще одно: «Пить!» — так сильно мучила его пьяная жажда.
Панаолин сказал:
— Да будет так. Пусть моя дочь даст напиться своему мужу.
Алема вышла из тени с полным сосудом в руках, протянула его мужу твердой рукой, вперив в него внимательный, пронизывающий взгляд.
Молодой человек с жадностью выпил содержимое чашки и осел на пол пещеры совершенно одурманенный, с потускневшими, невидящими глазами, ничего не слыша и не понимая.
Старый вождь снова подал знак. Мужчины подхватили корзины-пагары и пошли вслед за ним в глубину пещерных галерей, едва освещенных слабыми отблесками факелов. Вскоре они вернулись, сгибаясь под тяжестью нагруженных корзин, пересекли центральную залу, отвалили камень, закрывающий вход, и вышли из пещеры. Они проделали эту операцию несколько раз, не обращая никакого внимания на Алему, которая держала на коленях голову мужа, возможно смертельно пьяного.
Но вот они в последний раз вошли в пещеру с пустыми корзинами. Панаолин был последним. Он извлек из углубления, похожего на нишу, двуствольное ружье, в котором доктор В., несомненно, узнал бы то, которое он подарил Жаку во время одного из его прошлых визитов. Старый индеец убедился, что оружие заряжено, его товарищи в это время разбирали луки, стрелы и мачете.
Вождь произнес:
— Золото арамишо в безопасности. Его тайна будет сохранена. Идем.
Факелы внезапно погасли, и таинственная пещера снова погрузилась во тьму.
Вопрос Бенуа насчет охотника, заряжавшего ружье золотыми пулями, остался без ответа. Акомбаке и его людям не было никакого дела до того, из чего изготовлен снаряд, застрявший в теле тапира. Прямо перед ними высилась гора мяса, которому требовалось воздать должное, так что челюсти и желудки краснокожих работали с беспримерной энергией. Вся ночь и весь следующий день оказались заняты этим важным делом, которому тело покойного шамана придавало одновременно священный и обязательный смысл. Оказать почести покойному можно не только в жидкой, но и в твердой форме, согласно обстоятельствам. Главное, чтобы еды или питья хватало с лихвой.
На памяти индейцев доселе не случалось такой обильной и щедрой тризны. На нее ушло все требуемое традициями время, и несравненные пищеварительные способности членов племени, принимавших в ней участие, проявились в полной и исчерпывающей мере.
Наконец, когда канари были выпиты досуха, а от майпури остался лишь скелет, обглоданный так, словно над ним поработали муравьи-листорезы, Бенуа, изнемогавший от нетерпения, дождался заветной минуты. Он отважно встал во главе колонны и взял курс на пещеру, темный вход в которую виднелся на юго-западном склоне первой из гор.
Индейцы, казалось, расхолодились. Акомбака вовсе не был уверен в исходе предприятия белых, считая некоторые его стороны довольно сомнительными. В конечном итоге покойного оплакали более чем достойно. Его смерть, хотя и внезапная, вовсе не была безвременной. Он ведь был так стар! К тому же он оставил преемника! Наконец, таскаться с его останками становилось весьма утомительно. Стоило ли вообще так срочно разыскивать и наказывать виновника смерти пиая, не давая себе никакой передышки, особенно с учетом того, что равновесие, в сущности, восстановилось?
Но бывший надзиратель думал иначе. Он пришел в неописуемую ярость и принялся угрожать перепуганному вождю новыми невзгодами. Затем, прекрасно зная характер своих помощников, Бенуа поспешил подбодрить их испытанным укрепляющим средством, тростниковой водкой.
Все колебания немедленно прекратились. Барабан, обтянутый кожей кариаку, зазвучал словно боевой гонг, взвыли бамбуковые флейты. Преодолев крутую тропинку, ведущую к гроту, авантюрист вошел в него первым, с мачете в одной руке и факелом из воскового дерева в другой. Краснокожие с воплями последовали за ним.
По пятам за главарем бандитов, задыхавшимся от волнения, в полумраке они добрались до основной залы, представлявшей, как мы помним, нечто вроде перекрестка подземных галерей. Здесь исступленные индейские вопли мгновенно прекратились, и в пещере воцарилась мрачная тишина. Краснокожего вождя и его воинов охватил священный ужас.
Сам Бенуа, при всей его закалке, не смог сдержать крика изумления при виде прямого и неподвижного тела Жака, лежавшего на спине с раскинутыми руками подобно золотой статуе, низвергнутой с постамента!..
— Золото! — вскричали очарованные бандиты, мгновенно позабыв об индейце.
— Нет же, болваны, это всего лишь слюда. За тонну и двух су не выручишь, — остановил их главарь.
Он быстро наклонился и приподнял тело, желая понять, теплится ли в нем хотя бы искорка жизни. Бенуа поднес факел к широко раскрытым глазам индейца. Его веки не затрепетали, зрачки не отреагировали на свет, оставаясь черными жемчужинами на фоне темно-коричневой радужной оболочки.
Казалось, Бенуа в отчаянии. Но дело было вовсе не в том, что мерзавец внезапно переродился. В этом спонтанном порыве не мелькнуло и тени человечности. Мысль о том, жив ли еще индеец, исходила лишь от его чувства ненасытной жадности. Одной рукой, подведенной под затылок, Бенуа удерживал прямое тело Жака, пятки которого оставались на земле, составляя с ней угол в двадцать пять или тридцать градусов.
— Он мертв, — сказал глухим голосом бывший надзиратель. — Это точно, мертвее мертвого. — Затем, даже не пытаясь понять, какое стечение обстоятельств привело молодого индейца в эту пещеру и каким образом он умер, негодяй добавил: — Странный костюмчик он себе выбрал. Вырядился как настоящий золотой божок. Далеко же он забрался… Впрочем, как и мы, — заключил он, отпустив труп, упавший на пол пещеры с негромким звуком.
Беглые каторжники ошарашенно смотрели на блистающие своды пещеры, необычайным образом превращенной в подземный склеп. Вид этого золотого храма и мертвого тела, похожего на низвергнутого идола, привел их в смятение. Индейцы, все еще не вполне владеющие собой после возлияний, хранили благоговейное молчание, исполненное ужаса. Внезапно раздавшийся громкий голос Бенуа вызвал гулкое эхо.
— Клянусь, этот червяк сыграл с нами свою последнюю шутку, — сказал он своим обычным злобным тоном. — Дохлый краснокожий уж точно не лучше
