Гвианские робинзоны - Луи Анри Буссенар
Лишь единицы способны без страха бродить в этом безлюдье: индейцы и редкие белые люди, долго и мучительно постигавшие тайны великого леса. Они не нуждаются в очевидных приметах и явных знаках, которые могут и отсутствовать, и тем не менее благодаря особому чувству, похожему на некий божественный инстинкт, который иногда встречается у моряков, эти люди идут прямо к намеченной цели, не отклоняясь от нее ни на градус, подобно старым бретонским капитанам и мореплавателям с Малайских островов, которые доверяют так называемому шестому чувству, свойственному мореходам и разведчикам.
Таковы были и робинзоны, шедшие впереди индейца с такой уверенностью и скоростью, которых он не мог даже предположить у людей не своей расы.
Поэтому он не мог сдержать восхищения при виде их проворства, чувствуя себя дилетантом по сравнению с ними и беспрерывно повторяя:
— Ох эти белые! Ох!..
Но это было только начало, он пришел в еще больший восторг, когда оказался на расчищенной поляне, посреди которой возвышался дом его новых друзей. Жаку приходилось бывать в больших индейских поселках со множеством просторных, хорошо устроенных хижин, где имелось все необходимое для жизни примитивных детей природы. Некоторые из них можно было бы даже назвать роскошными, и, по его мнению, в богатстве они лишь немного уступали домам белых в Мане и Сен-Лоране.
Но белые люди обладали ресурсами, неизвестными и недоступными индейцам. У них были искусные рабочие, сколько угодно умелых рук, всевозможные инструменты, а корабли доставляли из Франции предметы, которые креольские ремесленники не могли даже представить. В то время как здесь изобретательные мастера собственными руками устроили все эти удобства, создали эти чудеса, пользуясь исключительно тем, что давала природа, приспосабливая, обрабатывая и трансформируя ее дары для собственных нужд.
Что же касается плантации, то тут и без того удивленный краснокожий, который превосходно разбирался в тропическом сельском хозяйстве, испытал настоящий шок. В самом деле, его соплеменники, сладостные ленивцы, принимались за работу, как уже было сказано, только при непосредственной угрозе голода. Большую же часть времени они предпочитали проводить в гамаках, ожидая, пока женщины приготовят еду, либо уже переваривая пищу, в приготовлении которой природная лень запрещала им как-либо участвовать. Расчистка будущей плантации и посадки сводятся у них к самому минимуму. Деревья валят на высоте примерно метра от земли, ветки сжигают, семена и корешки кое-как втыкают в землю, и на этом все, больше ни сил, ни желания работать. Земля щетинится высокими пнями, похожими на менгиры{270}, какие можно увидеть в Бретани, обгоревшие стволы валяются прямо посреди посадок пищевых культур, растущих тем не менее как по волшебству, настолько щедра и плодородна эта земля.
Сбор урожая скорее напоминает соревнования по бегу с препятствиями или набег стаи обезьян. Все, что годится в пищу, срубается, вырывается из земли, кое-как режется и складируется, то есть сваливается кучами в хижинах, где худо-бедно хранится до тех пор, пока не съедается. Поля в это время выглядят совершенно разоренными, а в хижинах нет ни малейшего намека даже на самое слабое стремление к порядку и удобству.
Плантация, точнее, плантации его освободителей совершенно очаровали Жака, которому все это казалось чем-то непостижимым. Прежде всего сам дом со всеми его многочисленными пристройками, который находился на идеально расчищенном участке, где не росло ни единой травинки. По этой гладкой, как деревянный паркет, поверхности к дому не мог подобраться незамеченным не только паук-краб, но и скорпион, и гигантский муравей. Это было первое бесценное преимущество в целой череде других, что ему еще предстояло увидеть. Через обширные плантации с великолепными деревьями, чьи ветки сгибались под тяжестью сочных плодов, тянулись ухоженные широкие аллеи, по которым можно было быстро и легко добраться до самых отдаленных уголков этого чудесного сада. Никаких следов поваленных стволов и пней, давно ставших пищей огня, этого первого помощника колониста.
— Ох эти белые!.. — без конца повторял Жак, мысленно сравнивая увиденное с индейскими поселениями.
Бедняга отлично помнил, что там, чтобы раздобыть связку бананов, нужно было постараться не сломать себе шею, а чтобы разжиться бататами, приходилось сначала вырубать колючие сорняки, скрывавшие съедобные растения. Тогда как здесь свет и воздух распространялись беспрепятственно; деревья, освещенные со всех сторон, росли на достаточном расстоянии друг от друга и разрастались до невероятных размеров. Достаточно было протянуть руку, чтобы сорвать их плоды, великолепные с виду и сочные на вкус.
Гвианские робинзоны, привычные к чудесам своего эдема, наслаждались удивлением нового друга, и к этой невинной радости добавлялось законное удовлетворение хозяйского самолюбия. Но поскольку восхищение гостя не могло помешать природе заявить о своих правах и поскольку последняя пища была переварена давным-давно, Николя озвучил мысль, что пора пообедать, и это предложение не встретило и тени протеста. Маленький отряд поднялся на просторную веранду, устроенную вдоль северного фасада хижины. Не перестающий удивляться краснокожий ступил на нее последним, вместе с Анри, своим освободителем.
В это же мгновение в темном дверном проеме главного входа в дом появилась женщина. Радостно улыбаясь, она раскинула руки, глядя на пришедших с бесконечной нежностью.
— Мама, — воскликнул юноша, — я привел тебе нового робинзона.
— Добро пожаловать, — мягко сказала она смущенному индейцу, которому вдруг стало стыдно своей дикой полунаготы, так что он опустил глаза и готов был пуститься наутек.
— Ну что ты, дружище Жак, брось, — поддержал бедолагу Эжен, семнадцатилетний проказник, — не будь ребенком. Идем со мной. Я дам тебе что-нибудь из моей одежды, будет сидеть на тебе, как перчатка. Ты не знаешь, что такое перчатка, не так ли? Да я и сам почти забыл, что это такое, уже лет десять как их не видел. Ладно, это не важно. Мой костюм тебе отлично подойдет. Анри пообещал тебе дать что-то из своего гардероба, но сам подумай, чтобы не утонуть в его куртке, понадобятся двое таких, как ты, без обид! Ты же видишь, какой он здоровяк, мой почтенный братец. А я по сравнению с ним заморыш.
Эжен, конечно, преувеличивал: трудно было представить
