Гвианские робинзоны - Луи Анри Буссенар
Губернатор допросил его. Хитрый краснокожий, почуяв, что здесь можно поживиться тростниковой водкой, поначалу не хотел ничего говорить. Но его скрытность не смогла устоять против бутылки, которую он вылакал в свое удовольствие. После бесконечных разглагольствований и бесчисленных недомолвок он все же сказал:
— Да, я знаю секрет золота.
Затем, тотчас же пожалев о своем признании, он сию же минуту попытался разуверить своего собеседника и опровергнуть собственные слова. Губернатор сделал вид, что не на шутку разгневался:
— Ты мне солгал. Нет никакого золота. А если и есть, то ты не знаешь, где его искать.
Задетый за живое индеец возразил:
— Ты назвал меня лжецом? Хорошо, жди меня через неделю, сам все увидишь.
И он углубился в чащу прямо посреди ночи. Губернатор терпеливо ждал его всю неделю. Вождь не появлялся. Он подождал еще сутки. В конце концов, потеряв всякую надежду, губернатор поднялся на борт шхуны, которая должна была отвезти его в Кайенну, и тут ему доложили о появлении индейской лодки.
Краснокожий выбрался из пироги, бесстрастный и серьезный, и подошел к месье Паризе. Затем, не говоря ни слова, он развязал свое калимбе, закрепленное на талии с помощью лианы. На палубу шхуны с мягким звуком упал небольшой сверток. Это был самородок чистейшего золота весом в двадцать пять — тридцать граммов, завернутый в широкий лист.
На все вопросы насчет его находки индеец неизменно отвечал губернатору:
— Ты сказал, что я лжец. Я никогда не раскрою тебе тайну золота.
Самые заманчивые предложения не смогли поколебать волю вождя, и он удалился, не вымолвив больше ни слова.
Так что золотой вопрос снова был позабыт, пока в 1851 году индеец из португальских владений по имени Мануэль Висенте, знавший месье Лагранжа, старшего комиссара округа Апруаг{247}, однажды не пришел к нему, утверждая, что в верховьях реки есть золото. Прежде ему приходилось работать на золотых шахтах в Бразилии, и он вырезал из древесины мавриции необходимое для добычи золота оборудование по образцу того, что он использовал на родине. Индеец просил месье Лагранжа велеть изготовить такое же и немедленно приступить к промывке золотоносных песков.
Месье Лагранж рассказал об этом открытии двум землевладельцам Апруага, месье Куи и месье Урслеру-старшему. Те ответили ему, что индеец просто хочет воспользоваться его доверчивостью, так что открытие Мануэля осталось невостребованным.
В конце 1854 года тот же Мануэль Висенте уехал в Бразилию. Там он познакомился с месье Дежарденом, с которым поделился тем же, чем тремя годами ранее с месье Лагранжем. Месье Дежарден тут же снарядил шхуну с командой из шести человек, включая индейца по имени Паолине, известного как превосходный золотоискатель. Они добрались до устья реки Апруаг, на плантации «Ла Ресурс» Дежарден встретился с ее хозяином, месье Куи, но скрыл от него цель путешествия. Затем он отправился вверх по реке и заночевал в самой глуши, в хижине тестя Мануэля Висенте, португальского индейца, которого звали Хуан Патава.
Месье Дежарден нашел золото. Но, к сожалению, через несколько дней он заболел дизентерией и был вынужден оставаться в постели в течение трех недель. Когда он наконец смог держаться на ногах, то в первую очередь решил добраться до своего судна, где с сожалением обнаружил, что все продовольствие и другие припасы украдены. Пришлось немедленно возвращаться под страхом голодной смерти.
Его люди утверждали, что во всем виноват Паолине. Дежарден отплыл, чтобы вернуться с запасом провизии, расстался с вором и увез свой секрет с собою. Увы, но состояние здоровья не позволило ему вернуться, он был вынужден остаться в Бразилии на следующие полгода.
Автор так подробно описывает все эти детали лишь потому, что они имеют огромное значение как с исторической, так и с философской точки зрения. История открытия золота в этой нашей колонии почти неизвестна, и никто еще не написал ее с 1848 года по сей день[18]. Что же касается морали, которую здесь можно извлечь, то не странно ли, что такое яростное и непримиримое неприятие самых очевидных фактов сменило ревностные поиски былых времен, а в результате само обнаружение драгоценного металла стало казаться невозможной утопией.
Мы приближаемся к развязке. В 1855 году вышеупомянутый индеец Паолине, объединившись с португальским индейцем Теодозом, своим зятем Николя и его женой, то есть своей сестрой, поднялся вверх по течению Апруага до притока под названием Аратай. Там они начали мыть песок в месте, известном как Айкупай. Они нашли несколько граммов золота, вернулись в Кайенну и показали находку месье Шатону, бразильскому консулу. Анализ подтвердил, что это действительно золото.
При этом сам месье Шатон все еще сомневался. Но месье Куи, узнав об этом, вспомнил сведения, переданные ему прежде месье Лагранжем. Он составил рапорт месье Фавару, директору департамента внутренних дел, получил субсидию в 3000 франков, набрал отряд из семнадцати человек, снарядил три лодки, назначил руководителем месье Луврие Сен-Мари, и 12 апреля 1856 года в пять часов вечера экспедиция добралась до Айкупай. На следующее утро Паолине приступил к работе и промыл множество лотков[19] песка, обнаружив следы золотой пыли. Начальник экспедиции последовал его примеру вопреки протестам индейца, который опасался его неопытности и приговаривал:
— Бросай. Золото убегай от твоя.
В восемь часов утра на дне лотка месье Луврие Сен-Мари оказались первые крупинки золота, впервые добытые французом в Гвиане.
Французской Гвиане более не было нужды завидовать Калифорнии или Австралии.
Открытие гвианского золота прошло почти незамеченным. Старый Свет не испытал энтузиазма, охватившего его при известии, что реки Калифорнии и Австралии несут драгоценный песок. Золотая лихорадка не затронула колонию, которая по-прежнему прозябала, а богатейшие экваториальные месторождения мирно спали. Метрополия не сделала ничего, чтобы извлечь выгоду из этих богатств, о которых большинство французов ничего не слышали, да и теперь не подозревают.
Первые концессионеры золотоносных участков эксплуатировали их весьма скромно, будучи счастливы, когда им удавалось добыть несколько килограммов золота в месяц. Всеобщее безразличие было таким, что за весь 1863 год удалось добыть только лишь 132 килограмма. К 1872 году добыча выросла до 725 килограммов, и, наконец, благодаря частному капиталу в 1880 году она достигла, по официальным данным, 1800 килограммов. Поскольку при вывозе золота из колонии требовалось уплатить восьмипроцентный налог, контрабанда цвела буйным цветом. То есть цифру, с которой был уплачен взнос в бюджет колонии, можно смело увеличить как минимум на четверть, что дает нам 2250 килограммов золота, которые можно приблизительно оценить в шесть миллионов семьсот пятьдесят тысяч франков (6 750 000 фр.).
Еще несколько слов перед тем, как мы вернемся к нашему повествованию. Все золото, добытое в Гвиане, было аллювиальным, то есть полученным с
