Гвианские робинзоны - Луи Анри Буссенар
Извлечением назойливых паразитов обычно занимаются женщины. Булавка — необходимый для этой операции инструмент. Но куда вколоть булавку, которая должна быть под рукой в любую минуту, а у тебя нет ни футляра, ни игольницы, ни кармана? Затруднительная задача решается своеобразным способом. Индианки прокалывают себе нижнюю губу, проделывая небольшое отверстие, которое сохраняется после заживления раны. Булавки вставляются в этот оригинальный держатель головками внутрь, а острым кончиком наружу. Металлические стержни, удерживаемые сжатием мышечной ткани, не выскальзывают, но причудливо шевелятся, когда индианка смеется, разговаривает и — увы, слишком часто! — рыдает. Посторонние предметы не доставляют им совершенно никаких неудобств, женщины едят и пьют, не обращая на них внимания.
Присутствие булавок для них настолько привычно, что они вынимают их без помощи рук, одним движением языка и зубов.
Именно этот маневр так заинтриговал мисс Люси после удаления паразитов, от которых европейцы тоже не застрахованы.
В это время Питер Паулус Браун и капитан Вампи продолжали обмениваться непонятными обеим сторонам словами и жестами, которые могли быть истолкованы в каком угодно смысле, вплоть до противного. Индеец, уже «синий как макака» — креольское выражение, означающее крайнюю степень опьянения, — собирался готовиться к отъезду. В десятый раз он пытался втолковать мастеру Брауну, что ему придется уехать, чтобы опьянить ручей; что это дело четырех дней — «чтобы брать рыба и коптить его»; и что после этого он вернется и возьмет в качестве пассажиров англичанина и его семейство. Белый внимал его объяснениям не больше, чем каталонский мул.
— Я есть желать отправиться немедленно. Вы слышите! Я желаю дать вам много гиней, фунтов, флоринов… и чек на имя банка Суринама!..
Напрасные усилия. Индейцы непоколебимы в своих решениях. Все, чего Питер Паулус мог добиться, продолжая настаивать на своем, — это больше никогда не увидеть Вампи и его свиту. Волей-неволей ему пришлось согласиться на условия краснокожего и смириться с еще четырьмя смертельными днями ожидания.
Галиби уехали, мастер Браун грыз удила уже почти тридцать шесть часов, деля время между вскрытием консервных банок и поддержанием огня. Он хранил суровое молчание и не без зависти наблюдал, как его жена и дочери едят с завидным аппетитом, в то время как он сам, лишенный радости плавания, едва мог утолить голод, с отвращением пережевывая гусиные ножки, консервированные в свином жире, и рыбу в масле.
Прошла половина второй ночи ожидания. Костер светил ярко, как маяк. Питер Паулус погрузился в раздумья. Плеск весел заставил его вздрогнуть. Он резко вскочил и крикнул во всю силу своих легких. Плеск прекратился. В ночи раздалось ужасное проклятие. Англичанин услышал шелест ветвей. Костер внезапно погас по неизвестной причине. Воцарилась полная темнота.
Питер Паулус хотел было возразить против вторжения в его обиталище. Но не успел: грубые руки схватили его, связали и заткнули рот кляпом. Он почувствовал, что его тащат через заросли и бесцеремонно бросают в лодку. Плеск весел возобновился, лодка встала на курс.
«Какая разница, — подумал оглушенный Питер Паулус, неспособный пошевелиться и даже не вспомнивший о жене и дочерях, — в любом случае это есть путешествование».
Глава XI
По какой невероятной причине производитель ножей из Шеффилда оказался на 5°40′ северной широты и 56°40′ западной долготы с грудью и животом, разрисованными цветком гигантской кувшинки и головой пресноводной акулы? — Как был ограблен освобожденный Гонде. — Дерзкий негодяй. — Таинственные передвижения. — Гонде ничего не знает! — Мастер Браун желает отправиться в плавание, но не хочет постараться ради всеобщего спасения. — Снова капитан Вампи. — Лицом к лицу с вором. — Секундное опоздание. — Человек, для которого переодевания более привычны, чем честные поступки.
Читатель, несомненно, помнит удивительную фразу, произнесенную индейцем, оказавшимся вместе с Гонде, когда гвианские робинзоны взяли приступом лодку с двумя мужчинами на борту. Этот краснокожий, так причудливо размалеванный краской руку и маслом карапы, который коряво изъяснялся по-французски с неописуемым английским акцентом, эта живая картина, кожаный мешок с символами Водяной Маман, — это был Питер Паулус Браун собственной персоной.
По какому необыкновенному стечению обстоятельств, вследствие какой невероятной цепочки событий вышеназванный производитель ножей из Шеффилда, страдающий от проблем с желудком и манией бродяжничества, оказался на 5°40′ северной широты и 56°40′ западной долготы, да еще в таком виде?
Как ни старался Робен, он не смог вытянуть ни слова из оригинала, который, осознав, что его плавание прервано, а протестовать бесполезно, напустил на себя невозмутимость, завидную даже для последнего из потомков арамишо. Впрочем, у инженера и его сыновей были другие заботы, нежели ломать голову над разгадкой этой престранной тайны, которая и без того разрешится рано или поздно. Шлюпку пришвартовали к бумажной лодке, которая взяла курс на лагерь, к великой радости Гонде.
Лицо бедняги было покрыто шишками и кровоподтеками, состояние его оставляло желать лучшего. Он едва держался на ногах и с трудом мог ответить на вопросы, посыпавшиеся на него со всех сторон.
— О, месье Робен! Как я рад снова вас увидеть! Со мной так ужасно обошлись, избили и ограбили. Груз, доверенный мне вашим сыном, отняли у меня силой, но мы его вернем, и как можно скорее, — сказал он, когда к нему возвратилась часть его обычной энергичности.
— Но скажите, Гонде, — обратился к нему бывший сосланный, — что же все-таки случилось? Рассказывайте все, не упускайте ни одной мелочи, и, прошу вас, поскорее.
— Сию минуту, месье. Но прежде чем я отвечу, позвольте мне задать вам один вопрос.
— Говорите.
— Вы ведь не подозреваете меня, не так ли. Вы же не думаете, что я способен украсть у вас, моего благодетеля?.. Вы не сомневаетесь в моей преданности?
— Нет, Гонде. Я сразу решил, что произошла катастрофа, в которой вы никоим образом не виноваты.
— Хотя, — вмешался Шарль, — ваше исчезновение выглядело как минимум странным.
— Увы, — с горечью отозвался бывший каторжник, — я не устаю повторять себе это с каторжных времен: если оступился один раз, то больше не можешь рассчитывать на доверие честных людей.
— Вы ошибаетесь, Гонде, мой сын вовсе не хотел продемонстрировать и каплю недоверия к вам. Вы с давних пор выказали достаточно свидетельств вашей порядочности, чтобы не подвергать сомнениям ваши поступки.
— Спасибо, месье Робен, спасибо за ваши добрые слова. Я бы нашел вас еще три дня назад, если бы те, кто меня ограбил, не отдали меня в руки этого умалишенного, который избил
