Гвианские робинзоны - Луи Анри Буссенар
Увы, я не могу прижать к груди того, кто подобрал меня умирающим, спас и полюбил меня! Почему счастье, которым наполнило мою душу это волшебное слово «свобода», должно быть отравлено навсегда?
А теперь, дети мои, для гвианских робинзонов начинается новая жизнь. Все мы пострадали от урагана, который терзал нашу дорогую родину, погубил столько жизней и заставил пролить столько слез! Долгие годы наше убежище, которое уступили нам хищные звери, менее жестокие, чем люди, было под угрозой. Нам приходилось избегать встреч как с первобытными местными жителями, так и с теми, кто гордится своей цивилизованностью. Мы не могли, не подвергаясь неминуемой опасности, продолжать наши труды по колонизации и пригласить на пир разума тех, кто столько лет недооценивал себя и ненавидел друг друга среди великолепия нашей приемной родины.
Сегодня нам уже недостаточно просто раскрывать секреты этой земли, расчищать ее, разбивать плантации и собирать урожаи. Наша миссия куда более высока. Есть другие заросли, которые мы должны вырубить, другие болота, которые нужно осушить, другие семена, которые требуется посеять.
Вы поняли меня. На этой земле, удобренной нашим трудом, прозябают люди, чей разум требует такой же прививки культуры, а значит, еще более упорных усилий. Величие этого замысла под стать нашим способностям!
Ко мне, дети мои! За работу, французы экватора! Вперед, пионеры цивилизации. Устроим здесь настоящий уголок Франции, завоюем для нашей родины людей и земли, спасем от уничтожения угасающую индейскую расу и изо всех наших сил будем вместе трудиться для процветания нашей экваториальной родины!
Часть третья
Тайны девственного леса
Жоржу Деко{339}
Мой дорогой друг,
Вы всегда стремились превратить путешествие в нечто большее, чем просто материал для сенсации. И Вам это полностью удалось, ибо возглавляемое Вами издание уже давно служит важному делу просвещения.
Чтобы достойно выполнить эту задачу и дать полное удовлетворение своим многочисленным читателям, Вы отправили меня в неизведанные края на поиски приключений, научных открытий, для описания диковинных зрелищ и обычаев.
Из Гвианы я привез сей роман и прошу согласия на его посвящение Вам. Ибо Вы первым во Франции, воодушевившись примером Гордона Беннета{340}, подхватили это чисто американское начинание. Я же буду Вашим Стэнли и скажу Вам: «До скорой встречи в кругосветном путешествии!»
Луи Буссенар
Глава I
Бунт на золотом прииске. — Негры, индусы и китайцы. — Бакалавр из Маны. — Прииск «Удача». — Вид золотоносного участка. — Крик ужаса и смертельная ловушка. — Кто такая Водяная Маман? — Знаки гвианской феи. — Мрачные шуточки Водяной Маман. — Что такое «аркаба». — Шумный дух. — Тайны девственного леса.
Откуда-то издалека, из лесной листвы, донеслась нежная песня токро, похожая на воркование горлицы. Первые лучи солнца уже коснулись верхушек самых высоких деревьев девственного леса, в то время как их прямые и гладкие, словно готические колонны, стволы еще тонули в густом, непроницаемом иссиня-черном сумраке.
Неподвижные листья, казалось, пламенели в приближающемся зареве рассвета. По мере того как светило поднималось, пурпурные оттенки охватывали все более глубокие ярусы леса. Вот уже заалели и ветви, расположенные на средней высоте. В течение пары минут ослепительно-яркий свет, льющийся сверху, дрейфовал, будто ясное облако, над царством тьмы, внезапно ставшей еще более мрачной.
Это противоборство длилось лишь несколько мгновений, и ночь проиграла битву. Воздух, без единого дуновения свежего ветерка, был тяжел и удушлив. Вскоре здесь будет настоящее пекло.
Восход солнца длился менее четверти часа. Стыдливая Аврора{341}, которой заказан вход в экваториальную зону, не оповестила небеса о его приходе очаровательным румянцем. Прохладный зефир{342}, тоже посторонний в этом логове циклопа, не всколыхнул обожженные солнцем растения. Солнце просто взорвалось в ночи, словно раскаленный добела болид.
На поляне раздался звук трубы, глухой и протяжный, как мычание встревоженного быка.
Прииск проснулся.
Каждое утро этот сигнал встречался радостными криками. Взрывы смеха, веселые возгласы, даже распевы, скорее громогласные, чем мелодичные, доносились из хижин, расставленных большим квадратом по периметру открытой площадки, ощетинившейся многочисленными пнями.
Это было время так называемого бужарона{343}, то есть ежедневной выдачи солидной порции тафии, которая предположительно должна была изгнать миазмы, порожденные ночными туманами. Рабочие — негры, индийские и китайские кули{344} — выходили из хижин, расположенных отдельными кварталами, отведенными для той или иной расы, чтобы не допустить стычек, связанных с различиями в привычках, цвете кожи или религии.
Жизнерадостный негр обычно подходил к раздаче, широко улыбаясь, вращая зрачками фарфоровых глаз и выделывая танцевальные коленца, вдохновленные экваториальной Терпсихорой{345}, самой сумасбродной среди своих сестер.
К этому времени индус, суровый и прямой, словно бронзовая статуя, с рельефным торсом на зависть ваятелям, невозмутимый, как Будда из металла, но пьяница похлеще Вакха{346} и Александра{347}, покорителей его родины, уже осаждал дверь приисковой лавки.
И наконец, китаец, этот еврей Дальнего Востока, внешне равнодушный к материальным нуждам, но живущий лишь с одной целью — накопить как можно больше деньжат, выходил из дому с жалобным видом, собрав волосы в высокий пучок, и прохаживался с курносым и сморщенным, как у обезьяны, лицом позади бронзовых и эбеновых торсов. Мастер Джон Чайнамен, как говорят англичане, крепко держал в узловатых пальцах куи, не спеша к выдаче, и вовсе не без причины. Хитрый куманек ждал, пока его товарищи осушат в один глоток порцию, выданную кладовщиком.
Только после этого китаец подходил за своей чаркой и медленно удалялся, сопровождаемый завистливыми взглядами всех без исключения жаждущих. Для них это было слишком. Один только вид вожделенной жидкости жег им глаза, не говоря уже о желудках. Джон Чайнамен никогда не успевал донести полный куи до своей хижины. Его со всех сторон одолевали пьяницы, умоляя продать им его порцию. Китаец торговался своим особым голосом, тембр которого похож на звук треснувшего колокола, набивал цену, и счастливый победитель выкладывал денежки. Меченые су тут же исчезали в карманах Джона, и он отдавал свою порцию тафии, которая немедленно оказывалась в бездонной утробе очередного пропойцы.
Но в это утро, вопреки обыкновению, подступы к лавке выглядели непривычно. Из нее не доносилось ни звука, пьяницы — редкое и необъяснимое явление — покидали свои хижины медленно и будто бы нехотя. Кладовщику
