В обители грёз. Японская классическая поэзия XVII – начала XIX века - Антология
Пожил здесь – и опять
одиночество гложет ночами.
Неужели же нет
в этом мире гор, чтоб навеки
захотелось там поселиться?..
«До вчерашнего дня…»
До вчерашнего дня
под скорлупкой яичной сидела
вся цыплячья орда —
а сегодня пищат, толкутся,
корм клюют у меня с ладони!..
«Месяц больно хорош…»
В лунную ночь не могу раздобыть вина
Месяц больно хорош!
Спросил, не найдется ли выпить, —
а служанки в корчме
все хихикают без причины
и ни слова не отвечают…
«Дряхлой плоти моей…»
Дряхлой плоти моей,
я знаю, теперь уж недолго
землю обременять —
в дальний путь без конца и начала
скоро, скоро тронется странник…
««Пора уж вставать»…»
«Пора уж вставать», —
размышляю утром в постели,
да невмоготу!
Отодвину прочь изголовье —
и опять на ладонь прилягу…
«Одинокий олень…»
Одинокий олень
уходит все дальше и дальше.
Вот мелькнул меж стволов —
и, насколько хватает взора,
никого на горной тропинке…
«Не пойму я, зачем…»
Не пойму я, зачем
любоваться луною с друзьями?
Ведь луна-то одна
путешествует по небосводу —
вот один и любуйся ею!
«Не успел залатать…»
Не успел залатать —
и снова, глядишь, прохудился
мой истлевший наряд…
За такими-то вот делами
пролетели весна и осень.
«Право, нет у меня…»
Право, нет у меня
ничего своего в этом мире,
кроме этих вот гор
и морей, что собственноручно
на картинах изображаю…
«В тусклом свете луны…»
В тусклом свете луны
дверцу хижины приотворяю —
посмотрю-ка еще,
как под сенью осенней ночи
мелкий дождь без устали сеет…
«Когда за вином…»
Когда за вином
со старым знакомцем сойдешься
и пьешь без конца —
неизвестно, в чем больше хмеля:
то ли в чарках, то ли в беседе…
«Опавших цветов…»
Опавших цветов
давно уже нет и в помине,
но чудится мне —
до сих пор пропитана спальня
ароматом цветущей сливы…
«Соловьиная трель…»
Соловьиная трель
прозвучала под сводами леса, —
все дела позабыв
и дороги не разбирая,
наугад бреду по тропинке…
Канси XVII – начала XIX века
Исикава Дзёдзан
Раздумья
Ради жизни безгрешной я прах городов отринул.
Сколько лет, как хвала и хула меня не тревожат.
Тридцать весен ночами сидел я без сна с лампадой,
Вняв соблазну раздумий – не алых одежд придворных.
Гэнсэй
Мой новый дом
О новом доме моем пока не знает никто.
Один я забрел сюда, блуждая весной в горах.
Посуду хотел помыть – вода в ключе горяча.
Стал сутры читать, гляжу – а вечер еще далек.
Лишь дымка да облака приходят в гости ко мне.
Колышутся у дверей побеги душистых трав.
С сосною рядом бамбук нашел приют среди скал.
По склонам, в тени лесов медлительно тает снег.
Араи Хакусэки
«В полдень морозный по склону холма спускаюсь…»
На посещение могилы учителя Дзюнъана в зимний день
В полдень морозный по склону холма спускаюсь.
Болью в душе звучат надгробные строки.
Вижу, учитель, теперь над вашей могилой
Лишь облака белоснежной чредой проходят.
Гион Нанкай
РЫБАК[72]
В простой одежде, в соломенной шляпе,
с удочкою в руке —
Рыбак не носит шапки придворной,
не нужно ему карет.
Всю жизнь он проводит в утлой лодчонке,
плывет по волнам
сквозь мглу.
Его не страшат ни холодный ветер,
ни зимний снежный буран.
В товарищах числит снежную цаплю
да чаек береговых.
Меж водорослей белесых и бурых
к стремнине плывет ладья.
Немало опасностей поджидает
на глади озер и рек,
Но в странствии по излукам мира
заведомо больше их.
«В просторах ночных под ветром…»
В просторах ночных под ветром
прибрежный тростник вздыхает.
В сиянье луны осенней
кружит над землею фея.
Певучие струны лютни
манят гусей перелетных.
Мерцает призрачно иней
в холодном морском тумане.
Минагава Киэн
Прощание
В Эдо окончился ливень. У переправы южной
Мы конец привязали и поднялись в корчму.
Там, захмелев, позабыл я в Осака путь обратный,
И ты указал со смехом на Млечный Путь в небесах…
«Чарка в руке, любуюсь…»
Любуюсь отдаленным дождем с веранды, выходящей на
