Император Пограничья 14 - Евгений И. Астахов
Мальчик видел лицо Прохора за мгновение до того, как тот закрыл его собой. Не было там ярости тирана, о которой говорил Василий. Не было жестокости убийцы. Была спокойная решимость человека, готового умереть, защищая ребёнка.
Огонь ударил. Каменные щиты трескались, металлическая защита плавилась. Прохор вздрогнул — часть пламени прорвалась, обожгла его. Но он не отступил, только крепче накрыл Петра собой.
В руках у мальчика была склянка. Всё, что нужно — разбить её о спину человека, который сейчас горел, защищая его. Если магия Прохора исчезнет, следующая атака убьёт его. Отец будет отмщён.
Голос Василия звучал в памяти: «Убийца твоего отца каждый день ходит мимо, а ты должен ему кланяться в ноги. И где справедливость?»
Но следом пришёл голос матери: «Он спас нас, вытащил из той камеры, дал новую жизнь».
Собственные воспоминания нахлынули волной. Прохор на рынке, помогающий старой вдове купить еду. Прохор, машущий ему рукой при встрече на улице. Прохор на школьном собрании, внимательно смотрящий на показательные выступления детей.
А потом — слова Анфисы, той девушки с добрыми глазами, которая говорила с ним, говорила, как с равным, а не глупым ребёнком: «Каждый день мы выбираем, кем быть. И каждый день у нас есть шанс выбрать свет вместо тьмы. Даже если вчера мы выбрали неправильно, сегодня можем выбрать иначе».
Ярость поднялась в груди мальчика. Но не к воеводе. К Гильдии. Они превратили отца в монстра, заставили убивать других людей. Они держали его с матерью как скот. Они обманули его, Петра, использовали как приманку. Они убили отца — не Прохор, а они, своими приказами, своими угрозами.
Взрыв погас. Прохор тяжело дышал, спина дымилась, но он был жив. Окружённый огнём безумец уже поднимался для новой атаки, огонь снова разгорался на его руках.
Пётр принял решение. Выскользнул из-за спины воеводы и швырнул склянку прямо в лицо человека Гильдии.
— Это вы убили папу! — закричал мальчик, вкладывая в крик всю боль, весь гнев, всё отчаяние. — Вы!
Стекло разбилось о переносицу чужака. Прозрачная жидкость брызнула ему в глаза, попала в рот, в нос. Мужчина замер на мгновение — потом заорал. Не от боли, от ярости. На миг огонь на его руках затрепетал и погас, словно задутая свеча, лицо мгновенно побледнело до синевы, зрачки расширились, превратив глаза в чёрные дыры. Вены на шее вздулись, по лбу покатился пот. Но тело тут же вспыхнуло странным, каким-то внутренним красноватым светом, и симптомы начали отступать. Бледность сошла, зрачки сузились, дрожь прекратилась
Пётр не понимал такой магии, но ему показалось, что представитель Гильдии поборол жидкость, попавшую ему на лицо. Однако пока всё это происходило, мужчина полностью забыл о воеводе — вся его сила ушла на борьбу внутри.
И это стало роковая ошибкой
Прохор метнулся вперёд так быстро, что Пётр едва уловил движение. Одна секунда — и воевода уже рядом с врагом, прикрываясь его телом от магических атак старика. Рука воеводы блеснула металлом, превратившись во что-то острое и страшное.
Удар был слишком быстрым. Моргнув, Пётр не заметил, как именно это произошло — только услышал хруст костей. Когда открыл глаза, металлическая рука воеводы уже уже торчала из спины противника, насквозь пронзив грудную клетку. Человек Гильдии дёрнулся, из его рта хлынула кровь. Воевода выдернул руку — тело рухнуло на землю и больше не шевелилось.
Пожилой аристократ на долю секунды впал в ступор, не веря в происходящее. Он смотрел на убитого товарища с изумлением — всё произошло слишком быстро.
Прохор не упустил момента. Жестом руки он притянул к себе весь металл в палатке — пистолет мёртвого генерала, пряжки ремней, даже гвозди из опор. Всё слилось в единую массу и полетело в лицо старика.
Тот вскинул руки, голубое пламя вспыхнуло, пытаясь рассеять снаряд. Но Пётр, несмотря на ужас момента, догадался, что происходит, наблюдая за боем воеводы. Да и уроки магии в школе не прошли даром. Похоже, странное голубое пламя сжигало магию, а не материю. Оно могло уничтожить заклинание, но не физический предмет. Прохор не создал металл магией — он взял реальные вещи и придал им импульс. Голубое пламя забрало у воеводы контроль над полётом, но инерция осталась.
Металлическая болванка врезалась в магический щит старика. Тот отшатнулся, на мгновение потеряв концентрацию.
И в этот момент почва под его ногами дрогнула. Пётр понял — Прохор создал заклинание не перед собой, где его сожгло бы диковинное пламя, а глубоко под землёй.
Каменный шип толщиной с кулак вырвался снизу. Острие вошло между ног, пробило насквозь всё тело и вышло из макушки. Тот даже крикнуть не успел — только хрип вырвался из пробитого горла. Тело повисло на каменном копье, как жуткое чучело.
Мальчик стоял, дрожа всем телом. Слёзы текли по щекам, смешиваясь с копотью. В палатке пахло горелым мясом, кровью и смертью.
Прохор медленно повернулся к нему. Воевода выглядел измождённым — рубашка прожжена, на груди и лице ожоги, весь в саже. Но он улыбнулся — тепло, почти по-отечески. Большая ладонь легла на плечо мальчика.
— Неплохой бросок. Тренировался?
Пётр всхлипнул, глядя на отравленного, а то, что это была именно отрава, мальчик уже понял. Вот, значит, какую участь готовил воеводе Василий…
— Я… они сказали, это против магов, лишит дара…
— И не соврали, — спокойно ответил Прохор. — Просто забыли уточнить, что лишит дара вместе с жизнью. Во всяком случае, если маг не соматомант или не целитель.
Воевода присел на корточки, заглядывая мальчику в глаза:
— Пойдём домой, Пётр. Не будем заставлять твою маму ждать.
Мальчик кивнул, вытирая слёзы рукавом. Он сделал выбор. И впервые за долгое время почувствовал, что отец гордился бы им.
Глава 3
Я вышел из разорённой командирской палатки, ведя за собой дрожащего ребёнка. Он цеплялся за мою руку, словно боялся, что я исчезну, оставив его одного среди этого кошмара. Воздух пропах гарью и кровью — привычные запахи войны, к которым десятилетний ребёнок не должен был привыкать.
Грудная клетка горела. Эфирные клинки Воронцова пробили защиту ровно там, где я и ожидал — три узких прореха в каменном коконе. Через них хлынуло пламя Железнова, тонкими раскалёнными лезвиями врезавшись в плоть. В некоторых местах боль была адской — кожа пульсировала с каждым вдохом, висящая лохмотья рубашка вместе с панцирем из Костедрева прилипли к обожжённой плоти. Но там, где пламя ударило точно в центр прорех, не чувствовалось ничего. Совсем ничего. Плохой
