Тревожная ночь - Пётр Владимирович Угляренко
И к Геннадию, к сыну:
- А как там Наталья?
- Кто?.. - И на этот раз посмотрел прямо в глаза.
- Невестка, Наталья?
- Не знаю...
- Бываешь у них?
- Да, все некогда...
- Как это некогда?
- Мама, у меня уже своя жизнь, а ты меня всё ещё считаешь ребенком! - в голосе сына слышалась раздражённость.
- Для того не очень много времени нужно.
- Но нужно?
- Нужно, это правда, - задумалась мать, - Но я бы хотела, чтобы нам с Натальей как-то примириться, прийти к согласию - всё же одна семья.
- Теперь будет мирно.
Снова и снова пристально поглядывала мать на Геннадия, думая: такой, что тайны и родной матери не хочет сказать. А что, если он такой жестокий? Предупредить хотела Геннадия, сказать: смотри, мол, чтобы ни одна сиротина тебя не проклинала, потому что это хуже всего, когда люди шлют тебе проклятия, - но промолчала: не знает ещё ничего, а тут и без того в его глазах грусть. Взяла сына за плечи.
- Скажи, и тебе будет легче.
И действительно уже хотелось рассказать матери обо всём, но как - не знал. Выдержит ли мать со своим больным сердцем, а в пригородном поезде кто окажет медицинскую помощь? Скорая не приедет, врач не поспешит... Поэтому ей не сказал и дома, в лесу.
Взглянул в окно - скоро, уже скоро. Виден пригород. ещё одна остановка - и городской вокзал. Возьмут такси, заедут в больницу - там ей и скажет, что произошло в Павловой квартире...
Среди толпы, как между деревьев в лесу, заблудился Геннадий - людно было на привокзальной площади. Но стало как будто легче дышать.
- В больницу! - попросил Геннадий, когда подошла их очередь к такси, и водитель легко ударил дверцей машины.
Затаила дыхание:
- Павел в больнице? Произошла авария?
- Успокойся. Просто у тебя сердце...
- Не бойся, сердце у меня уже всякое горе видело! Вези к Павлу!
- Тогда на Подвальную, - сказал шофёру Геннадий.
Сидя в машине на переднем сидении, ещё издалека узнала мать дом Павла, в котором уже раз побывала и даже заночевала. Приехала к сыну, чтобы после ремонта помочь убрать квартиру - очень устала, и не пустил её Павел, уговорил, чтобы осталась до утра. И Наталья, правда, умоляющими глазами посмотрела, сама ей, Олимпиаде Романовне, постелила постель.
Или и сегодня, думала, заночует у сына? Чтобы понаблюдать, как они живут, как разговаривают, как друг на друга смотрят - всё хотела знать, чтобы сделать вывод: счастлив сын или нет? И если счастлив, она будет только радоваться, хотя ей лично Наталья не нравится. Не хочет она, мать, вмешиваться в их дела, чтобы потом он не сетовал, что они с Натальей из-за неё не имеют жизни. Пусть будет и с Натальей, лишь бы счастлив был Павел!
А может, он всё-таки заболел? Лежит дома в тяжёлом состоянии! А Наташа - опять в отъезде, кто же за ним присмотрит, кроме матери. Эх, Геннадий, так бы и сказал. Разве, сынок, материнское сердце можно успокоить? Мало ты ещё знаешь, хоть и учишься в высшей школе. Если действительно на Павла напала болезнь, то такая, как Наталья, от него ещё и отвернется. Тогда он поймёт, что мать говорила правду. Ничего сейчас она не будет говорить, но, когда выздоровеет Павел, немного успокоится, отрежет ему: «Не жалей о ней, это даже лучше, что ушла, - пусть идёт на свою голову, потому что настрадался за свой век - да и только, а ты ещё молод, вся жизнь впереди, и будет у тебя жена, которая будет любить тебя, уважать, и ты её будешь любить, и оба будете счастливы!..»
Такси уже остановилось. Поспешила мать, вышла из машины первой, и в подъезде подождала сына, а потом тяжело начала подниматься наверх, держась за поручни - сердце ещё тревожнее забилось. Господи, - говорила уже себе, чтобы тот с собой хоть какой-то беды не сделал, ведь никакая женщина не стоит того, чтобы себя жизни за неё лишать!
И стала, как вкопанная, посмотрев на дверь, которая была обита изорванным зелёным дерматином. Подумала: воры!.. Ограбили дом! Знали, что Наталья в отъезде. Павел - на работе, или, может, где-то допоздна задержался - и на тебе: ворвались в квартиру. Но почему на двери печать и поперёк - шнурок?
Геннадий тоже этому удивился и забеспокоился сразу - где же тогда Павел? И остановил, задержал мать, которая уже дрожащей рукой потянулась к шнурку с печатью.
- Подожди пока! Не видишь - запечатано.
- Что запечатано? Кто это сделал?
- Милиция, наверное.
- Почему?
- Разве я знаю?
- Так а где Павел, где он?
- Значит, в милиции... Если не в тюрьме.
Почувствовала, как от ужаса у неё встают волосы:
- В тюрьме?
- Я только догадываюсь.
- Что он сделал?
- Сейчас скажу, сейчас тебе скажу...
- Говори!
- Павел убил Наталью...
Мать сразу не могла даже опомниться. Наконец, она пришла в себя:
- Этого не может быть! Не верю - никого Павел не убивал! Сама, вероятно, на себя руки наложила, а Павел не виноват. Сейчас пойду к ним и скажу!
- На слово не поверят.
- Поверят! - возразила, впопыхах поправляя на голове платок.
Почувствовала после этого Олимпиада Романовна, что силы неожиданно её покидают. Ноги подкосились, в глазах потемнело, среди белого дня будто наступила ночь. Схватилась она за косяк, а рука упала на шнурок с печатью - он сорвался и дверь открылась. Раскинула руки и, держась то за
