Неуловимая подача - Лиз Томфорд
Я не знаю, как столь многое могло измениться за восемь недель. Это кажется невозможным. И мне кажется неразумным принимать поспешные решения, основываясь на этих коротких двух месяцах. Но решение, которое я приняла, – вернуться к работе – решение, основанное на многолетнем упорном труде, кажется мне неправильным. В то же время я чувствую, что это решение, которое я не могу изменить.
Встав с кровати, я беру фотографию в рамке, которую Кай подарил мне на день рождения, и кладу ее на кровать. Я оставляю ее прямо рядом с подушкой, потому что испытываю грусть и печаль, и я не знаю, как справиться со всеми этими вновь обретенными эмоциями.
Эта фотография – все, что у меня осталось от Кая и Макса. Пока я гоняюсь за мечтой, которая с каждым днем, проведенным вдали от них, все больше становится похожа на кошмар.
39
Миллер
Япросыпаюсь, пытаясь сориентироваться.
Я в Чикаго. В постели Кая.
На губах у меня тут же расцветает улыбка, пока я, моргая, не прогоняю сон, оглядываясь по сторонам в поисках Кая.
Только я не в его постели. Я в своем фургоне. В Лос-Анджелесе.
Мой желудок сжимается так же, как и в первый день без него, потому что каждое утро, когда я просыпаюсь, меня накрывает осознание того, что я за две тысячи миль оттуда.
Осознание того, что сегодня я не буду готовить у них на кухне, не услышу ободрения Кая, не смогу его поцеловать. И после обеда я не буду играть на улице с Максом. Я буду в «Лу́не», чтобы обсудить с Мэйвен изменения в меню.
Потягиваясь, я выбираюсь из постели, но как только мои ноги касаются пола, фотография в рамке, с которой я спала, с громким треском падает.
Нет, нет, нет. Я сейчас слишком слаба для этого.
Я осторожно поднимаю ее. Стекло в раме полностью разбито, и центр трещины перечеркивает мое лицо.
Это кажется символичным.
Жалкий стон подкатывает к горлу, потому что да, теперь я тот человек, который может поплакать над разбитой рамкой. Думаю, именно это происходит, когда начинаешь испытывать привязанность.
Я осторожно кладу ее на стол обратной стороной вверх, пообещав себе купить новую рамку, когда вернусь со встречи с Мэйвен. Отгибаю зубцы и отсоединяю заднюю панель, чтобы вытащить фотографию, надеясь, что она не поцарапалась при падении.
И когда я разбираю эту штуку, становится виден почерк Кая: надпись на обратной стороне фотографии.
Наши имена – Макс, Миллер и Малакай – сопровождаются датой и годом, а внизу – небольшая надпись.
Я надеюсь, что где-то там ты находишь свою радость, потому что именно благодаря тебе мы нашли свою.
И вот так, на восьмой день, я снова чувствую себя разбитой.
– Я слежу за вашей карьерой с тех пор, как училась в кулинарной школе, – признаюсь я, как фанатка, которой я и являюсь. – Вы проводили четырехдневный семинар по бриошам. Смешивание, придание формы, расстойка[78], выпечка – все это, и я не думаю, что раньше я была в таком восторге от хлеба.
– Я помню. Мне кажется, я набрала около тридцати фунтов, путешествуя по стране и ведя этот курс. – Мэйвен подносит к губам свой эспрессо. – Вы впечатляете, шеф. Я с удовольствием наблюдала за вами вчера вечером.
– Как и вы. Ваша линия… хорошо подготовлена. – Я дую на свой латте, помогая ему остыть.
– Они самые лучшие, и я с нетерпением жду, когда вы присоединитесь к нам на следующие три месяца. Мне не терпится узнать, какие изменения вы планируете внести в десертное меню.
Я достаю блокнот и ручку и кладу их между нами на стол. Страницы заполнены идеями о том, как использовать все свежие калифорнийские осенние фрукты. Я не знаю, что вдохновляло меня с тех пор, как я приехала сюда на прошлой неделе, но вместо этого я боюсь позволить своему разуму успокоиться. Чтобы дать ему возможность скучать по всему, что я оставила позади.
– У меня в голове крутится блюдо из граната, с которым мне не терпится поэкспериментировать, – объясняю я, пока Мэйвен листает страницы моего блокнота.
– Почему вы до сих пор не открыли свою кондитерскую? Если бы в проекте фигурировало ваше имя, к вам бы выстроилась очередь.
– Я, э-э-э… никогда не испытывала желания оставаться на одном месте достаточно долго, чтобы это сделать. Мне нравилось переезжать в новый город каждые три месяца.
Она кивает, продолжая листать мои записи.
– А здесь вам еще нравится?
– Хм?
– Вы сказали «нравилось». Вам все еще это нравится?
Ее карие глаза поднимаются от страниц и находят меня.
Я ошеломленно молчу. Делаю глоток своего чая.
– Не буду лукавить, идея немного утратила свой блеск.
Она усмехается, закрывает блокнот и отодвигает его на мою сторону стола.
– Мой вам совет после двадцати лет работы в индустрии: перестаньте демонстрировать свой талант окружающим. Напишите на нем свое имя и владейте. – Она снова подносит к губам эспрессо, улыбаясь из-за крошечной чашечки. – Конечно, после того, как пожертвуете мне часть этой осени.
Посмеиваясь, я убираю блокнот обратно в сумку.
– Извините, что у нас пока не было возможности вот так посидеть, – продолжает она. – Вы знаете, насколько напряженным бывает время подготовки, и я уверена, вы заметили, что я работаю только в две обеденные смены в неделю.
Точнее, по четвергам и воскресеньям.
– Шеннон, ваша заместитель, тоже великолепна. На кухне ее очень уважают.
– Она моя палочка-выручалочка, человек, которому я так сильно доверяю, управляет делами, пока меня здесь нет. Когда я решила открыть «Луну» после рождения дочери, я пообещала себе и своей семье, что работа будет на втором месте. Это непростой процесс. Уверена, вы знаете, что эта отрасль созданию семьи не способствует.
– О, это я прекрасно понимаю.
– Но мне это нравится. – Она обводит рукой обеденный зал. – Руководить кухней, составлять меню. Доверяя своим сотрудникам, я получаю и то и другое. – Она допивает эспрессо и отодвигает блюдце. – Итак, что вам больше всего нравится во всем этом, шеф? Этот хаос? Удовлетворение от того, что вы провели напряженный вечер? Креативность? В чем заключается ваше «потому что»?
– Мне нравится кормить тех, кого я люблю, – без колебаний отвечаю я.
Мэйвен захлебывается от смеха.
– Тогда какого черта вы здесь делаете? Я не могу сказать, когда в последний раз готовила для любимого человека. Теперь все эти критики и посетители изысканных ресторанов… Как они себя называют? Гурманы? Но больше всего мне нравится кормить людей, которые хотят получать именно такую еду.
Я не отвечаю, поглощая свой чай, чтобы занять рот.
– Этот ваш небольшой летний отпуск, – прерывает тишину Мэйвен. – Вас называют выдающимся кондитером года, и вы исчезаете. Вы взбудоражили мир кулинарии, Миллер, и для меня большая честь быть вашим первым поваром после того, как вы вернулись на кухню. Но вы должны сказать мне, что, черт возьми, это было?
Стоит ли мне сказать ей правду о переутомлении и давлении? Будет ли она смотреть на меня после этого свысока? Осуждать? Использовать это против меня?
Я отвечаю осторожно, но честно.
– Я почувствовала, что немного перегорела.
– Уже? – она приподнимает бровь. Я отвожу взгляд. – Я попала в это сферу около четырех лет назад. Правда, в то время мне было пятнадцать. Я уехала, и у меня родилась дочь. Я нашла в ней новую страсть к жизни, но мне все еще хотелось быть здесь. – Она постукивает пальцем по столу, указывая на свой ресторан. – Не возражаете, если я дам вам совет? От старого шеф-повара – новому, молодому?
Я смеюсь.
– Вы не старая, но да, пожалуйста, сделайте это.
– Если вы когда-нибудь почувствуете, что действительно утратили интерес к этому делу, увольняйтесь. Ваша кухня никогда не будет соответствовать своему потенциалу, потому что вы никогда его не реализуете. Эта профессия не для слабаков. Вас будут изо дня в день ставить на линию. Вы это знаете. Но если вы сомневаетесь в том, что приняли правильное решение, значит,
