Неуловимая подача - Лиз Томфорд
Мои глаза горят.
– Ты никогда не рассказывал мне об этом.
Он наклоняет голову и быстро целует меня в волосы.
– Это был один из лучших дней в моей жизни. И один из самых страшных, потому что это звание так много значит. Так много ответственности. И все, чего я хотел, – это соответствовать ему.
У меня внутри все переворачивается. Я точно знаю, что он чувствует.
– Кай рассказал мне, как Макс назвал тебя мамой.
Я поднимаю голову с его плеча, чтобы посмотреть на него. Покрасневший нос и блестящие глаза.
– Трудно понять, соответствуешь ли ты этому званию. Здесь нет тестов, которые нужно пройти, или отметок, к которым можно стремиться. И для кого-то вроде тебя, для кого-то, кто гоняется за титулами, чтобы доказать себе… – Он делает паузу. – Или чтобы доказать мне, что ты чего-то достигла, я уверен, это еще страшнее. Ты – всеамериканский питчер, лауреат премии Джеймса Бирда, но ты никогда не заслужишь звание лучшего родителя, потому что такой награды не существует. Ты можешь только стараться изо всех сил и надеяться, что этого будет достаточно.
– Я не знаю, как… – я качаю головой. – Понятия не имею, как быть матерью. Предполагалось, что я пробуду там всего два месяца.
– Ты думаешь, я имел хоть какое-то представление о том, как быть отцом? – возражает он. – Я был так далек от своей зоны комфорта. Перестал играть в Высшей бейсбольной лиге и начал заплетать волосы в косички, каждое утро собирая тебя в школу. Думаешь, я знал, как это делается? Черт возьми, нет. Мне пришлось попросить нашу соседку научить меня. Я понятия не имел, как вести себя со злыми мамашами или злыми девчонками в школе, и не буду даже рассказывать, как я была напуган, когда у тебя начались первые месячные и ты попросила меня сводить тебя в магазин. Мой поиск в интернете был в лучшем случае сомнительным, потому что я пытался найти ответы на вопросы, которые, как я знал, у тебя возникнут.
Мы оба смеемся над этим рассказом о том неловком дне.
– Или когда тебе было грустно из-за того, что ты скучала по своей маме, Милли. Я так боялся, что скажу что-нибудь не то.
– Ты был само совершенство, папа. Всегда казался таким уверенным в себе. Как будто точно знал, что делать. Я понятия не имела, что ты боишься.
– Я просто разбирался со всем по ходу дела. День за днем. Когда я стал твоим отцом, у меня всегда была только одна цель – сделать так, чтобы ты обрела свое счастье.
Я надеюсь, что ты где-то там найдешь свою радость, потому что именно благодаря тебе мы обрели свою.
Слова Кая, написанные на обороте нашей семейной фотографии.
Папа прижимается к моему плечу.
– Я не говорю тебе, что ты должна или не должна делать со своей жизнью. Я просто не хочу, чтобы ты настолько боялась потерпеть неудачу в чем-то новом, что это помешает тебе обрести свое счастье, в то время как ты – причина, благодаря которой я нашел свое.
– Боже, папа. – Подняв воротник рубашки, я вытираю им лицо. – Я думала, ты перезвонишь мне сегодня и скажешь, как ты гордишься мной за то, что я совершила в своей жизни такие великие и впечатляющие поступки. Я не думала, что у нас получится такой разговор.
– Ты всегда производила на меня впечатление, ты это знаешь. На самом деле для этого не нужно больших усилий. Когда ты была ребенком, тебе под нос совали конструктор Lego, ты его собирала, и я находил это необыкновенным. – Он посмеивается про себя. – Но в жизни есть и другие пути, не менее замечательные и впечатляющие. Не обязательно, чтобы все знали твое имя, чтобы это означало, что ты в своей жизни делаешь что-то замечательное. Поверь мне, когда твое имя знает нужный человек, этого достаточно. – Он толкает меня плечом. – Или в твоем случае, когда твое имя знают нужные люди. Точнее, двое.
Кай и Макс.
– Между прочим, все это чушь собачья, – говорю я, указывая на свое мокрое от слез лицо. – Это худшая часть осознания того, что у тебя есть чувства.
Он улыбается, обнимая меня за плечи.
– Это любовь, милая.
– Я не думаю, что любовь должна быть такой. Это слишком ошеломляюще. Слишком всепоглощающе. Я не понимаю, как люди могут так жить.
– Это потому, что ты, моя девочка, влюбилась в двух человек одновременно. Мне тоже довелось это испытать. Это очень много.
Я судорожно втягиваю воздух, пытаясь собраться с мыслями.
– Миллер, когда ты думаешь о Максе, чего ты хочешь для него в будущем?
– Я просто хочу, чтобы он был счастлив.
– Ты когда-нибудь ожидала, что он отплатит тебе за любовь к нему?
– Конечно нет.
Он поднимает глаза к небу, солнце освещает его улыбающееся лицо.
– Вот именно.
Мы уже говорили об этом раньше, но до сегодняшнего дня я не осознавала этого. До сегодняшнего дня я его не понимала.
– Я думаю, ты понимаешь, – продолжает он. – Оставить карьеру, чтобы стать твоим отцом, – не такая уж большая жертва, правда?
Я качаю головой.
– Только не тогда, когда я подумываю о том, чтобы поступить так же.
Он поворачивается ко мне, карие глаза ласковы, он смотрит на меня так, словно я для него – весь мир. Я понимаю это чувство больше, чем когда-либо думала.
– Иди и найди свое счастье, Миллер.
Когда я возвращаюсь в «Луну» на интервью для «Еды и вина», на моем лице сияет раздражающе легкомысленная улыбка, а в голове царит полная ясность.
Я выхожу из кухни и сажусь напротив интервьюера, закинув ногу на ногу. Мы пожимаем друг другу руки и представляемся.
– Для меня большая честь взять у вас интервью, шеф, – говорит она. – Я с нетерпением ждала этого момента.
– Я тоже с нетерпением его ждала.
– Поскольку ресторан сегодня закрыт, у вас есть какие-нибудь грандиозные планы на вечер после того, как мы закончим?
– Да, – с улыбкой признаю я. – Я собираюсь навестить парня. На самом деле двух парней.
40
Кай
Макс уже пристегнут на заднем сиденье, двигатель пикапа включен, и Исайя, наконец, подъезжает к моему дому.
– Жив, – отмечает братец, запрыгивая на пассажирское сиденье.
– Еле-еле.
Исайя усмехается.
– Что ж, похоже, ты принял душ, так что это хорошее начало.
Мой брат оборачивается, чтобы поздороваться с моим сыном, а я выезжаю с подъездной дорожки и направляюсь к дому Райана.
– Масштабная будет свадьба? – спрашивает он.
– Скромная. Кажется, Райан сказал, придут человек пятьдесят.
– Жаль, что Миллер не смогла приехать.
Если бы мой пикап отреагировал на ее имя так же, как мое тело, мы бы остановились и замерли посреди этой улицы.
– Я не хочу о ней говорить, – мой голос срывается.
Я не хочу о ней думать. Не хочу скучать по ней. Последние тринадцать дней я только это и делал.
Краем глаза я замечаю, что обычная уверенность Исайи пошатнулась.
Он чувствительная натура, и я знаю это лучше, чем кто-либо другой.
– Прости, – выдыхаю я. – Я не хотел на тебя наезжать. Я просто вымотан и чертовски по ней скучаю.
– Она тоже скучает по тебе, Кай.
Мое внимание переключается на него, прежде чем я снова сосредотачиваюсь на дороге.
– Ты предполагаешь или знаешь это как факт?
Мой брат колеблется.
– Факт.
– Ты с ней разговаривал?
Потому что, какого черта? Я даже не разговаривал с женщиной, в которую безнадежно влюблен.
Он разводит руками в знак признания.
– Да. Я разговаривал с ней каждый день с того момента, как она уехала, но я делал это не для того, чтобы общаться у тебя за спиной. Перед уходом она попросила меня держать ее в курсе дел Макса. Я так и делал.
Она хотела быть в курсе дел моего сына? Конечно хотела. Моя девочка любит моего мальчика.
– Не сердись на меня, – продолжает Исайя.
Я качаю головой, пытаясь смириться с тем, что мой лучший друг общался с женщиной,
