Наталья Калинина - Театр любви
Апухтин как-то странно на меня посмотрел. Я пожалела, что распустила язык.
— Но им придется ночевать сегодня под одной крышей. И, кажется, без Кириллина.
— Я могла бы взять Наталью Филипповну к себе, — неожиданно вызвалась я. — У меня даже постель приготовлена. Правда, не для нее, а для…
Я вспомнила, какие чувства ожили во мне, когда я стелила Кириллиной постель. В то время она, вероятно, уже отдала Богу душу. Плавала в луже собственной крови, а я наслаждалась ароматом свежего белья и…
— Татьяна Андреевна, вам плохо? — услыхала я словно издалека голос Апухтина. — Извините, я вас вконец замучил. Сейчас Кулагин отвезет вас домой. У вас кружится голова?
— Все в порядке. Мне нужно позвонить маме. Я не могу взять к себе Рыцаря — у меня дома кот… С ним здесь наверняка что-нибудь случится. Я… я не могу оставить его здесь. Он для меня слишком много…
Апухтин кивнул и придвинул ко мне телефон.
— Мама, ну как вам опера? — бодрым голосом заговорила я. — Понравилось? А Кит далеко? Дай ему на минутку трубку… Кит, прошу тебя, приезжай немедленно на Вторую Фрунзенскую… Поскорей, слышишь? И ни о чем не спрашивай. Я жду тебя… Спасибо, Кит.
Я положила трубку на рычаг. Все. Через несколько минут я покину эту квартиру. Теперь уже, очевидно, навсегда.
Я слышала, как Апухтин отдавал распоряжения Кулагину относительно Натальи Филипповны и ее вещей. Надо бы сперва спросить, согласна ли она поехать ко мне. Ведь мы с ней едва знакомы. Господи, как же хочется спать. Поводок должен быть на тумбочке в холле. Я видела, как Кириллина клала его туда, вернувшись с прогулки. Кит давно мечтал о большой собаке, мать была против. Против Рыцаря она не станет возражать.
— Ты не получишь собаку!
Валентина загородила собой входную дверь.
Рыцарь поджал хвост и спрятался за меня. Мой гордый и царственный Рыцарь!
— Я за нее свои деньги платила! Давай двести рублей!
— Послушайте, гражданка Трушкина… — начал было Апухтин.
Я сняла со среднего пальца кольцо — белая жемчужина в сплетении двух золотых листиков. Подарок матери ко дню совершеннолетия.
— Тебе этого достаточно?
Я любовалась со стороны тем небрежным жестом, каким я протянула ей кольцо. В кино в аналогичных ситуациях драгоценности швыряют. Мне кажется, я поступила точнее с точки зрения психологии.
Рыцарь уже несся вниз по лестнице. Он даже не затормозил на той площадке, где недавно лежала его бывшая хозяйка. И все равно я считала и буду считать собак самыми преданными на свете существами. Я решила, что потом обязательно заберу Рыцаря к себе.
Кит так привычно усадил его на заднее сиденье, будто всю жизнь возил в своей машине ньюфаундлендов.
— Позвоню тебе завтра на работу, — пообещала я. — И все объясню. Если смогу. Сейчас язык не ворочается.
Кит посмотрел в сторону стоявших неподалеку Апухтина и Кулагина и коротко кивнул.
С неба сыпалась отвратительная бесцветная крупа.
К Наталье Филипповне я испытывала какое-то странное чувство.
Возможно, я бы испытывала к ней больше симпатии, не будь она матерью Саши. И в то же время я не могла избавиться от ощущения, что настоящая мать Саши умерла. Наталью Филипповну я считала чуть ли не самозванкой.
Я не представляла, как вернусь в свою неуютную квартиру с постланной для Кириллиной постелью.
Наталья Филипповна моментально обжила мое холостяцкое пристанище.
Еще в машине я решила, что расспрошу у нее про Сашу, но дома, за чаем, у меня так и не повернулся язык. Наталья Филипповна сняла юбку, оставшись в длинной белой рубашке с кружевами на подоле, достала из своей сумки недовязанный носок, и моя кухня наполнилась уютным позвякиванием медных деревенских спиц.
Егор, которому давно наскучило гордое одиночество на трельяже в прихожей, окончательно осмелел. Я бы даже сказала, обнаглел. Большой клубок серой овечьей шерсти взлетал чуть ли не до потолка.
— Пускай играет, — сказала Наталья Филипповна. — Ишь засиделся — сам стал, как мячик. Ему бы по крышам с мурками шуры-муры разводить.
Наталью Филипповну словно бы не коснулось случившееся. А ведь Апухтин и с ней говорил: что слышала? где в это время была? Интересно, где она в это время была?
Где они все были — Саша, Валентина?.. Думаю, Апухтин так и не смог добиться правды. Впрочем, от меня он тоже немногого добился.
— Наталья Филипповна, Саша был днем дома?
— Был. Он после обеда пришел. Они с Валентиной всю ночь ругались, дверями хлопали, свет в коридоре жгли. Я встану, выключу — все-таки какие-никакие копейки нагорают, — а они снова включат. Беда.
— Варвара Аркадьевна тоже принимала участие в скандале?
— Нет. Они ее уже под утро подняли. Кто-то из них в ее комнату зашел — я слышу, собака загавкала. Она всегда гавкает, если кто-то из них заходит в ту комнату, где хозяйка спит или отдыхает. Ученая собака. Валентина какую-то тетрадку искала, а Вар вара и говорит ей: «Никакой такой тетрадки я не видела».
— А Саша?
— Саша-то? Сашок смеялся. Как батя его, когда подвыпьет.
— Вы, значит, подслушивали за ними.
— Боже упаси! Зачем мне это? Я ночами плохо сплю. Особенно с тех пор, как слепнуть стала. А дверь в мою комнату сама открывается, если на бумажку не заложить. У них по дому так и гуляют сквозняки.
— Вы сказали милиционеру про тетрадку?
— Еще чего? Ему про домашние скандалы незачем знать. Мало ли что промеж своих бывает? Ему я сказала, что Сашок домой выпивши пришел, а жена его пилой, пилой, да еще тупой. Ну, как все мы это делаем. Поди разбери из другой комнаты, про что они толкуют.
Я в который раз посочувствовала Апухтину.
— Вы говорите, Саша после обеда пришел. В котором часу, не помните?
— Часа в два, может, в четверть третьего. Дома у меня радио все время говорит, а Варвара не любит, когда оно включено. У них телевизор и тот почти всегда молчит. — Спицы в ее руках ни на секунду не останавливались. — Сашок, помню, радостный пришел. Валентины уже не было — она снова во вторую смену пошла. Он ко мне заглянул. Без нее он другой раз ко мне в комнату заглянет, что-либо скажет. Тем разом спросил, кому я носки вяжу. Я второй Варваре начала. Ну, говорит, бабка, лето на носу, а ты матери шерстяные носки вяжешь. На что ей летом носки? А я ему: так ведь другая зима наступит, вот и сгодятся. Он мне и говорит: до другой еще дожить нужно. Прямо как в воду глядел…
Наталья Филипповна быстро перекрестилась, ухитрившись при этом даже не замедлить движения спиц.
Мне было жаль, что толстые линзы очков искажали выражение ее глаз. Еще как искажали — иногда мне казалось, будто ее глаза смеются.
— После мы втроем на кухне кушали, — продолжала свой рассказ Наталья Филипповна. — Это в первый раз с тех пор, как я у них живу. Ну да, Валентина, бывалоча, как сцепится с Варварой — хоть святых выноси. Варвара невесткой требовала, посуду горчицей или содой посыпала. А Валентина ногами топала, отравить ее грозилась. Беда… А то другой раз Сашок крепко выпимши придет, и Варвара его почем зря отчитывает. Всякими обидными словами. Он терпит, терпит, а после как пульнет матерком. Варвара — в слезы. Не приведи Господи видеть такое.
— Саша вас как называл?
— Какой раз как. И «бабкой», и «теткой». А то другой раз встречусь ему в коридоре, а он мне: «Мать, как жизнь молодая?»
Меня он тоже вчера матерью назвал. Когда два рубля попросил.
— Сегодня он трезвый как стеклышко был. И веселый. А то, бывалоча, все хмурый ходит, озабоченный. Сегодня он Варвару «Варечкой» называл. Она его заставляла котлету доесть, а он ей в ноги бухнулся и голову на колени положил. Комедия с ним.
Я хорошо помнила эту его позу — он был в ней таким беззащитным. Я его за это еще больше любила. Наверное, мало любила…
— После Варвара сказала, что отдала тебе какого-то Барона с его надписью. Ну, с Сашкиной. Когда ты у них еще в первый раз была.
— Саша что-нибудь…
— Сказал, сказал. Давно, говорит, нужно было тебе этого Барона отдать. Да он все тебя боялся. А теперь, говорит, не боится. И как-то при этом он тебя чудно назвал. Не птичкой, а как-то еще.
— Пташкой, да? Он меня так в детстве называл.
— Да, да. А Варвара и говорит: Пташку нам сам Бог послал из другого мира. А Сашок ее поправил: не из мира, говорит, а из… Постой, постой, какое-то он слово сказал — никак не припомню. Похоже на направление.
— Измерение?
— Да, да. А что это такое, я не знаю.
— Это так, ерунда. — Я смутилась. — Детство. У вас, Наталья Филипповна, замечательная память.
— Да что ты. Вот в молодости воистину хорошая была. Бывало, картину посмотрю и всю по памяти перескажу. За каждого артиста. Теперь уже не то.
Значит, они говорили сегодня обо мне. И Саша наверняка вспомнил что-то из нашего прошлого. Его невозможно забыть, что бы ни случилось и как бы мы ни жили потом.
