Ворон, каркни на счастье - Анастасия Разумовская
— Поторгуемся?
Ну точно, не понимает. Новый взрыв смеха донёсся из дверей гостиной, а я поняла, что… Ох. Теперь есть человек, знающий, что Элис фон Бувэ, единственная наследница коменданта Маленького замка, вполне владеет связной речью и… и, мне кажется, или уже поздно изображать перед ним идиотку?
Печаль.
Но есть и хорошая новость: он явно не захватчик, а гость. Захватчик наверняка схватил бы меня за волосы и потащил. Куда-нибудь. Я оглянулась на высокие двери из красного дерева. Набрала в грудь побольше воздуха и предупредила:
— Завизжу.
— Давай. Там пятеро мужцин, им будет интересно увидеть твою красоту.
— Спасибо, конечно, за комплимент…
— Женская грудь прекрасна, а у тебя она есцё и имеется в достатке.
Мерзавец! Я почувствовала, как горят мои уши.
— Вообще-то, я в полоте…
Одним неуловимым движением он вдруг сдёрнул с меня защитную ткань. Я взвизгнула, попыталась перехватить, вцепиться в холстину и внезапно оказалась прижатой спиной к его телу. Кожаная перчатка легла мне на грудь. Я постаралась не думать о том, что там в перчатке и, чувствуя, как нежной кожи ягодиц коснулась грубая парча, попыталась отодвинуться, присев и прогнувшись.
— Всё даже лучше, цем я предполагал, — хрипло шепнул мужчина мне на ухо. — Так что, повизжим? Уверен, понравится всем.
— Что тебе нужно?
Это было очень невежливо, признаюсь. Но сам виноват. Тут бы и ангел рассердился.
— Ну вот и умница. Поцелуй, для нацала. А там посмотрим.
— Отпусти меня и верни полотенце, — медленно и чётко произнесла я.
Ну не совсем же варвар идиот? Мужчина тихо рассмеялся. За дверями завизжали скрипки.
— И зацем мне это делать, когда меня и так всё устраивает?
— Затем, — я вздохнула, — если я завизжу, то буду опозорена, здесь ты прав, ничего не могу сказать. Вот только по обычаям нашей страны тебе придётся на мне жениться. Ты готов к таким жертвам?
Его руки — одна, сжимающая мою грудь, другая расположившаяся чуть ниже — изрядно смущали меня, но… я ведь безмозглая идиотка, какой с меня-то спрос? И потом, что там маменька про свадьбу говорила? И если всё решено, то не всё ли мне равно — за кого замуж выходить? А вернее — не выходить. Мои щёки пылали, ушам тоже было жарко, но, как говорится: всегда лучше атаковать, чем защищаться. Не помню, правда, чьи это слова.
— Женитьца? — задумчиво переспросил кочевник. — Это интересно.
— Не думаю. Представляете, возвращаетесь вы со службы — ну или откуда там возвращаются дикари? — домой, а дома вас ждёт разгневанная жена со скалкой, в рваной юбке, с двумя кричащими младенцами на руках, с немытыми волосами и прокисшим говяжьим супом…
— А скалку цем она держит?
— Как чем? Рукой, ладонью, пальцами…
— Третьей рукой?
Что? А, в этом смысле… Меня несло. У меня вообще странная реакция на паршивые ситуации. При любом раскладе, смех — это святое… Мачеху эта моя особенность всегда бесила. А я, мне кажется, даже восходя на эшафот, буду умирать от смеха при виде красных колпаков.
— У каждой уважающей себя женщины должна быть третья рука, — уверенно заявила я, — иначе ей не справиться с бытом. Просто мы скрываем её от мужчин.
И осторожно потянула на себя спасительное полотенце. Кочевник внезапно разжал пальцы и выпустил и полотно, и меня. Я отскочила и живо завернулась. К моему счастью, это было очень-очень просторное полотенце. Почти платье. Ну или камиза: от подмышек и ниже колен.
— Пожалуй, вы правы. Женитца мне рановато, да и не люблю я толстушек, — съязвило варварское ничтожество.
Я — не толстушка. Ну, может, чуть пухленькая, но… Такова моя конституция. Это мачехе хорошо: она может провести за пиршественным столом три часа и встать из-за него такой же тощей, как и была. А мне стоит съесть один лишний пончик — и всё, животик безжалостно округляется. И приходится потом колоть дрова, бегать с санками или тащить чугунки мыться на речку, чтобы хоть как-то вернуть талию снова на место. И ведь это я ещё постройнела! Когда была отроковицей, всё было намного-намного хуже, и маменька ласково звала меня хомячком, а тётушка со стороны отца любила потискать мои толстые щёчки…
— Ну и зря, — брякнула я раньше, чем успела подумать. — Мы очень выгодны в хозяйстве. С нами не холодно и всегда мягко. Да, мы, конечно, любим поесть, зато всё простим за одно лишь пирожное. А ещё мы тёплые. Но сейчас разрешите мне пройти, а то вдруг кто-то выйдет и придётся вам всё ж таки жениться на некрасивой толстушке.
Я растянула губы в улыбке, невольно оскалившись, и решительно направилась прочь, закинув край полотенца на плечо на манер античного цезаря.
Мужчина проводил меня задумчивым взглядом (я лопатками чувствую такие вещи). Ну и пусть. Медленно свернув на лестницу, я бросилась к себе в комнату. Лихорадочно натянула две юбки, какую-то блузу, снова закрутила всё ещё мокрые волосы, сунула ноги в деревянные сабо и побежала во внутренний двор.
— Гарм! — закричала отчаянным шёпотом. — Гарм!
Ну где же ты, мой единственный защитник⁈
Тревога за несчастного пёсика напрочь вышибла из меня мысли о происшествии в коридоре. Если бы шла война, то я бы точно услышала крики за стенами, а если, например, город захвачен, то зачем нервничать сейчас?
Двор был весь продырявлен тёмными ранами луж, каждая из которых дробила луну. Под подошвами чавкал разомлевший снег. И тут вдруг слева от меня, ближе к двери в кухонный подвал, раздался визг, потом — пронзительный лай. Я бросилась туда. И увидела за лестницей прыгающий грязно-белый комочек. Гарм!
В углу визжала крыса, а мой герой скакал перед ней и звонко лаял. Я умилилась, а затем решительно подошла, подхватила грозного пса под брюшко и потащила домой. Гарм извивался и рычал, пытаясь вернуться к оставленной вражине, а потом, когда мы уже поднимались по грязной лестнице, просто глухо ворчал и бил по руке хвостиком. Да мой же ты боевой пёс!
Я прокралась на кухню, нашла половину запечённой курицы, кусок сыра и даже недопитую бутылку вина, сгрудила всё на поднос и, зажав локтем всё ещё недовольного Гарма, вернулась в комнату. Поставила поднос прямо на постель, туда же — пёсика, вернулась, плотно закрыла дверь (задвижки, увы, на моей комнате не было), а затем запрыгнула на кровать,
