Ворон, каркни на счастье - Анастасия Разумовская

Ворон, каркни на счастье

Глава 1

Идиотка, кочевник и герой

Я лежала на снегу и смотрела, как серебряные ветви тянутся в серое небо. Вот бы у меня были крылья! Вот бы распахнуть их и взлететь высоко-высоко! Выше облаков.

— Люди не летают, — говорил мне батюшка, когда я совсем ребёнком попробовала спрыгнуть с башни городской крепости.

Просто я верила, что если раскину руки, ветер меня непременно подхватит.

— Люди не летают, — вздыхала милая нянюшка, когда отец женился на мачехе и по её приказу меня заперли в комнатах нашего старинного каменного дома. — И тебе, моя голубка, отсюда лететь можно лишь головой вниз.

Головой вниз я не собиралась. Жизнь прекрасна! Даже если смотреть на неё сквозь ромбы оконных стёкол, даже если из всей жизни ты видишь одну лишь рыночную площадь, а веретено и иголки для вышивания искололи тебе все пальцы.

— А я вот полечу! — рассмеялась я, отмахиваясь от воспоминаний.

Распахнула руки и принялась размахивать ими. Сегодня небо выглядит как снег, а тогда почему бы снегу, пусть ненадолго, пусть только в одном моём воображении, не стать небом?

Гарм вскочил и залаял, запрыгал вокруг, а потом перевернулся и подставил пузико. Я швырнула в его морду снег, Гарм вскочил и обиженно затявкал.

— Ну прости, — я села и распахнула объятья. — Не дуйся, я пошутила.

Он простил не сразу, но уже несколько минут спустя, когда я прикрутила вязанку дров верёвками к санкам, а широкие лыжи к ботинкам и помчалась по собственной лыжне домой, Гарм гавкнул, схватил топор за рукоять и попытался побежать за мной, волоча за собой неподъёмную ношу. Я рассмеялась, вернулась, забрала топор, забросила его в санки, и мы помчались наперегонки. Пока солнышко не село.

Когда мы уже подлетали к одиноко стоящему лесному домику, Гарм вдруг насторожился, принял охотничью стойку, вытянув нос в одну сторону, а хвост — в другую. Я замерла. Осторожно выглянула из-за куста боярышника.

Маменька…

Чтоб её!

И принесла же нелёгкая! Я вернулась к саням, привела шапку, шубу и передник, насколько могла в беспорядок, взяла вязанку на плечи, свистнула Гарму — пёсик тотчас запрыгнул в санки — и потащилась домой, мыча что-то невнятное. Волосы падали на глаза, щекотали лоб и щёки, но я их не убирала, так, лохматой, намного лучше.

Перед домом четвёрка огненно-рыжих коней, запряжённых в лакированную карету, топтала пористый снег. Рядом скучал кучер: подбрасывал и ловил шишку.

— Привет, красотка! — крикнул мне. — А не легче дрова вести на санках, а собаке самой бежать?

— Мэ-э, — отозвалась я.

Прошла в дровяник, бросила дрова на пол. Надеюсь, маменька уберётся как можно быстрее. Ну, раз кучер стоит и ждёт её. Как уедет, сразу вернусь и разложу поленницу. Гарм нырнул под юбку. Его любовь к гостям была сродни моей.

Мы поднялись по скрипучим ступенькам, я открыла дверь, прошла через тёмную прихожую и оказалась в натопленной комнате. Маменька сидела за накрытым столом, пила чай из голубой фарфоровой чашечки, которую всегда возила с собой, и делала вид, что слушает нянюшку. Но тотчас посмотрела на меня.

— Здравствуй, Элис. Как поживаешь, дитя моё?

— Мэ-э, — прогундела я, прямо в ботинках прошла по скрипучему полу, потыкала маменьку в плечико грязным пальцем. — Мэ-мэ-э…

— Не касайся меня, милая, это шёлк, ты понятия не имеешь, сколько он…

У неё в ушах прыгали серёжки-груши, переливаясь аквамариновым блеском. Такая тоненькая шейка, такое изящное ушко. Я схватила пятернёй серёжку и потянула на себя. Маменька взвизгнула, подалась за мной, вцепившись в запястье.

— Ма-а-а, — выдохнула я восторженно.

— Уберите от меня идиотку!

М-да. В этот раз её выдержки хватило ненадолго.

— Лиззи, детка, — заволновалась нянечка, — отпусти, это не твоё. Фу, не трогай…

Но я не обращала внимания на сердечную. И на гостью, которой буквально пришлось стать на колени, чтобы мой восторг не порвал её розовую нежную мочку. Я с упорством ребёнка тянула на себя блестящую игрушку.

— А смотри что у меня есть! Лисонька, погляди: пряничек.

Я обернулась, выпустила маменькино ухо (та тотчас свалилась на пол) и, идиотски хохоча, подошла к нянюшке, схватила глазированный пряник и стала пихать его в рот. Пряник не лез. Я начала давиться, слёзы потекли из глаз. Нянюшка потянула мою руку, забрала пряник, разломила и накормила меня прямо так, с рук.

— Омерзительное зрелище, — выдохнула маменька, поднимаясь. — Ну, всё. Собирай её и поехали. Какое счастье, что мне недолго осталось всё это терпеть!

В смысле недолго? Я чуть не обернулась вопросительно, но усилием воли смогла себя сдержать: я же идиотка бессмысленная. Что она имеет в виду? И — куда поехали? Вот уже год, как я жила в забытом богом — ну не знаю им или не им, но людьми-то точно — месте, и вроде бы обо мне тоже все должны были уже забыть и…

— Пойдём, пойдём, девонька, — нянюшка принялась поправлять на мне одежду, а затем и вовсе кутать в шерстяной платок. — Счастье тебя ждёт великое. Нежданное. Негаданное. Вспомнил о тебе Господь и Дева Пречистая…

Меня вывели из дома, попытались запихнуть в экипаж. Э-э! Мы так не договаривались. Я расставила руки-ноги и отчаянно замычала. Не для того я целый год строила идиотку! Не надо меня никуда везти, мне и тут…

Гарп вынырнул из-под моих юбок и громко, заливисто залаял.

— Перестаньте, — процедила маменька, подходя следом. — Не пихайте сумасшедшую в мою карету.

Впервые была с ней согласна.

— Привяжите её к облучку, авось не упадёт. Скажи ей, Христина, что если мы по её милости задержимся, то быть ей биту.

— Госпожа, — взмолилась нянюшка, голос её дрогнул, — так ведь… не поймёт она, умом-то тронулась, речей человеческих не понимает совсем, ровно ребёночек двухлетний.

— Это её проблемы, — холодно бросила матушка, залезла в карету, кучер аккуратно закрыл дверцу.

Сволочь!

Быть битой мне не хотелось. Однажды, когда я была ребёнком, я притащила в дом лягушку, малахитово-зелёную, восхитительно-красивую. Зверюшка сбежала от моей назойливости, и, по несчастью, спряталась у матушки в будуаре. И к ещё большему прискорбию обнаружила её не я, а маменька. Лягушке повезло — она всего лишь вылетела