Ворон, каркни на счастье - Анастасия Разумовская
Я позволила посадить себя на облучок позади кареты, туда, где обычно крепились дорожные сундуки. Кучер крепко-накрепко меня привязал. Ногой откинул несчастного Гарма (тот отлетел в сугроб), прошёл вперёд. Карета дёрнулась. Свистнул кнут.
Пёсик выскочил из снега. Тявкнул и бросился вдогонку.
— Иди домой, — прошептала я.
Но он мчал, ветер развевал висячие ушки. Носик чернел среди светлой шерсти моего болона (я принципиально никогда не называла Гарма болонкой). О Боже, нет! Нет, малыш, беги назад!
— Домой! — крикнула я в ужасе, когда мы уже мчались по сельской дороге.
Только бы матушка не услышала, только бы стук колёс заглушил!
Ну куда ты⁈ Куда? Ты же не догонишь! У тебя же такие короткие ножки… Гарм! Нет!
Он и правда отставал, всё сильнее и сильнее, но по решимости на его мордашке я понимала: Гарм так и продолжит бежать, даже когда мы уедем далеко-далеко, и где-то по дороге замёрзнет, упадёт на снег и… Слёзы побежали по моим щекам.
— Гарм! Фу! Гарм, нельзя!
Я орала, как сумасшедшая. Попыталась спрыгнуть, но верёвки не дали. Принялась биться в путах, заколотила в стенку кареты затылком. Экипаж замедлился, а потом остановился.
— Мадам?
Кучер неспешно подошёл, открыл дверцу.
— Посмотри, что там идиотка делает, — недовольно проговорила маменька. — Если дурит, дай ей попробовать кнута. Послал же Бог на мою голову…
Мужик захлопнул дверцу и прошёл ко мне.
— Не дури, слышь, ты!
Внимательно оглядел мои верёвки. Я задыхалась. Надо сказать, надо признаться. Да, они сейчас поймут, что я не немая идиотка, могу говорить, и всё равно я должна сказать, что… просить, если надо — умолять. Но горло внезапно пересохло, я захрипела, закашлялась морозным воздухом.
— Из-за тебя вон мадам гневается, — недовольно проворчал кучер. — Смотри у меня, будешь шалить… Я-те пошалю!
Дёрнувшись, я попыталась схватить его за руку, привлечь внимание, но тот вдруг размахнулся и ударил кнутом. Я вскрикнула. Больно не было: удар притушили шерстяные платки и шуба, только кончик кнута рассёк подбородок, но…
— Вот и не шали, — изрёк мужчина и пошёл вперёд.
Я открыла рот, чтобы окликнуть его, как вдруг кто-то маленький и пушистый прыгнул и ткнулся в меня чёрным носиком, а затем зарылся в мои бесчисленные тёплые платки, нырнул взмокшим дрожащим тельцем под шубу и свернулся на животе, дрожа.
Всё же догнал…
Мы ехали долго, несколько часов, и, мне кажется, я бы околела от холода, если бы горячий пёсик не согревал мой живот. Лес закончился и начались заснеженные горы. Их было видно хорошо даже тогда, когда землю укутал мрак ночи, упав с неба, словно занавес в театре. Но благодаря полной луне и снежному покрову было довольно светло. Вскоре я перестала чувствовать ноги, а вот верёвки с каждым часом ощущались всё сильнее, и это несмотря на свитер, шубу и шерстяной платок. Руки тоже занемели. От тряски меня начало тошнить.
Когда карета, наконец, остановилась, и кучер, развязав, снял меня и поставил на ноги, я упала, и меня тотчас вывернуло наизнанку. Ноги не держали совсем.
— Отдай её Маргарет, — велела маменька выходя. — Пусть умоют её и там… причешут, что ли. Не хочу опозориться завтра. Конечно, свадьба — дело решённое, но всё же… Что о нас подумают соседи? И гости?
Сва… что?
Кучер грубо сграбастал меня за шиворот и потащил в помещение, я едва успела подхватить под шубой Гарма.
Дом моего батюшки находился в славном городе, который назывался Маленьким замком. По сути, это был пригород Бремена, столицы Родопсии. Здесь были узкие улочки с затхлым воздухом, иногда разгоняемым ветром с гор, двухэтажные или даже трёхэтажные дома, порой ужасно узкие, в два-три окна и дверь шириной. Они смыкались стенами и кровлями нависали над брусчаткой (или просто утрамбованной каменистой землёй). В иных местах балки крыш соприкасались друг с другом. Но мой отец служил комендантом города, и наш дом фасадом выходил на круглую рыночную площадь. Он был сложен из разноцветного кирпича, и красивый ступенчатый щипец гордо вздымался над окрестными домами, словно ступенька на небо. Год назад мой отец был таким же: гордым, вельможным, разноцветным. А потом… Потом в город приехал принц Дезирэ с отрядом подонков. Младший сын короля устроил ночную облаву. Не знаю уж, кого он искал и о чём разговаривал с моим отцом, только после той беседы папа спал с лица, стал вянуть и заболел настолько сильно, что почти не выходил из комнаты. Новый король — Гильом — не лишил его звания коменданта, но… оно стало скорее почётным, чем реальным.
Меня протащили сразу в ванную комнату флигеля, с чёрного хода, через внутренний двор. Тут же располагалась и постирочная. Это был просторный зал, пол которого устлан каменными плитами, стены покрыты кафелем, а в низкие полукруглые окна даже днём с трудом попадал свет. Меня посадили на скамью вдоль стены и забыли почти на час. Очень быстро меня начало клонить в сон. Гарм выскользнул из-под шубы и куда-то убежал, а я сидела и таращилась, стараясь только держать глаза закрытыми и не уснуть. Мимо бегали служанки с вёдрами, наливали воду в баки на низкой печи, она дымилась, нагреваясь. От пара я кашляла. Было холодно, сыро и зябко. Наконец, когда всё было готово, и из баков воду перелили во вместительный деревянный таз, служанки вспомнили и обо мне.
Две из них — тощая Рози и крупная великанша Маргарет — подошли ко мне и принялись раздевать, не очень-то аккуратно. А я ведь помнила их такими, какие они были десять лет назад: добрыми и весёлыми. Мне было двенадцать, и комнатные девушки любили играть со мной в куклы, с удовольствием слушали, как я читаю сказки, заплетали мои волосы в косы, и даже покупали мне леденцы и ленточки. Но едва в доме появилась мачеха, всё изменилось. С каждым годом — да что там! — с каждым днём служанки становились всё злее и грубее. Я пыталась снова вызвать их любовь подарками и лакомствами, но они забирали их и продолжали зло подшучивать надо мной, дёргать волосы, расчёсывая, доносить обо всех моих оплошностях и резко огрызаться.
Вот и сейчас это были две незнакомые мне женщины. Они буквально срывали с меня одежду. Ногой отбросили шубку, сорвали платья, штаны, блузу и принялись расплетать косу,
