Проклятая попаданка серебряной совы - Нана Кас
Я смотрю на слившихся сломленного гения и древнего голодного духа и вижу самую страшную трагедию из всех возможных. Он и палач, и самая изощрённая жертва. В его тюрьме нет ни окон, ни дверей, только стены из воспоминаний и скрежет безумия в качестве надзирателя.
Глава 34
Охваченный ужасом разум отказывается мыслить логически. Единственная мысль, пульсирующая в такт бешеному сердцебиению, — бежать. Отвернуться от чудовища, от этой комнаты, где воздух стал ядовитым, от льющейся сквозь него ненависти. Я отскакиваю к стене, спиной нащупывая резную панель двери. Пальцы скользят по холодной латунной ручке, впиваются в неё, проворачивая.
Дверь не поддаётся. Заперто. Не просто защёлкнута, а будто вросла в косяк, став продолжением каменной стены. Под моей ладонью древесина не неподвижна и леденит кожу, излучая слабое, зловещее вибрационное поле. Магия. Или воля тени, что уже считает комнату своей неоспоримой собственностью, а меня — пойманной дичью.
— Не трать силы, — звучит двойной голос. Он уже пришёл в себя и растягивает губы Киллиана в гримасе, которую нельзя назвать улыбкой. В ней нет радости, лишь хищное предвкушение. — Двери заперты. Ты здесь. С нами. Ты последний ингредиент. Ключ, который отопрёт дверь для Елены.
Он делает медленный, размеренный шаг. Тень клубится вокруг него, тянется к полу, к стенам, плетя невидимую паутину, сужая круг. Мой взгляд мечется по комнате, выискивая хоть какую-то щель. И внимание привлекает противоположная стеклянная дверь, ведущая на узкий балкон. За окнами непроглядная ночь.
Трясясь от страха, я повинуюсь слепому инстинкту, я бросаюсь к ней. Позади раздаётся приглушённый, шипящий рык раздражённого хищника. Моя рука находит железную задвижку. Она поддаётся с сухим скрежетом, и ледяной воздух врывается в комнату, пахнущий мокрой землёй. Я вылетаю на балкон, и настоящий живой ветер хлещет мне в лицо, забирается под платье.
Я инстинктивно хватаюсь за холодную каменную балюстраду. Высоко. Внизу, в непроглядной черноте, угадываются очертания кустов, дорожка, усыпанная гравием. Три, может, четыре метра. Достаточно, чтобы сломать ноги или шею. Но лучше разбиться о землю, ощутить хруст собственных костей, чем позволить тьме коснуться меня и стереть то, чем я являюсь, и использовать как топливо для своего больного воскрешения.
За спиной стеклянная дверь со скрипом распахивается шире. Оттуда тянет запахом тления, но я не оборачиваюсь, взгляд прикован к темноте внизу. Мои пальцы цепляются за шершавый камень парапета. Я закидываю ногу, потом вторую, и холод камня впивается в бёдра через тонкую ткань платья. Сидя верхом на балюстраде, спиной я ощущаю как из двери выползает тёмная масса. И в этот миг движение внизу привлекает моё внимание.
Из-за угла особняка вырывается одинокая фигура и бежит, срываясь с шага, а плащ развевается, как чёрное крыло.
Виктор?
Он смотрит вверх, его лицо, освещённое тусклым светом из окон гостиной, искажено немым ужасом. Наши глаза встречаются на этой мгновенной, бесконечной дистанции.
— Лидия! — его крик разрывает ночную тишину отчаянием. — Нет! Держись!
Его руки тянутся вверх, будто он хочет схватить меня оттуда, с земли. В голосе столько паники, настоящего ужаса за меня, от чего в груди что-то обрывается. Но уже поздно. Поздно для раздумий, он не сможет добраться сюда, у меня только один выбор между двумя смертями.
Я смотрю на Виктора, на его искажённое мукой лицо, и шепчу слова, которые он не может услышать: «Прости». И отпускаю руки.
Время замедляется, расслаиваясь. Первое ощущение — воющий ветер в ушах. Он заглушает всё, превращает мир в белый шум. Затем мелькают тёмные прямоугольные окна первого этажа, свет из них тянется в ночь жёлтыми размытыми полосами. Я вижу отражение звёзд в одном из стёкол и собственную тень, стремительно растущую на стене особняка.
А внизу его лицо. Оно приближается со страшной скоростью. Виктор не стоит на месте. Он делает отчаянный рывок вперёд, руки взметаются вверх, тело изгибается, готовясь принять удар, принять меня. Его глаза полны яростной, собранной концентрации. Намерения поймать. Удержать. Спасти.
Всепоглощающая мысль прорезает панику: «Лучше смерть, чем быть поглощённой». Но теперь к ней добавляется другая: «А что, если не смерть?»
Удар приходит не в виде боли, а в оглушительном хрусте, громе и одновременно хлопке. Твёрдое и в то же время податливое тело принимает меня, обвивает, гасит скорость. Мы падаем, кувыркаемся, запутываясь в складках платья и полах плаща. Сырая земля с раздавленными хризантемами оказывается подо мной. Над нами чёрное небо и силуэт балкона.
Воздух вырывается из лёгких с сиплым стоном. Острая боль приходит следом, жгучая в боку, в плече, в запястье. Но, кажется, кости целы.
Уставившись вверх, я не в силах пошевелиться, не в силах сделать вдох. Рядом слышно тяжёлое, прерывистое дыхание. Виктор лежит на спине, одной рукой всё ещё мёртвой хваткой вцепившись в моё плечо. Он тоже не двигается.
Постепенно сознание возвращается, принося с собой новые ощущения. Холод, мокрая земля под спиной, запах раздавленной зелени и нарастающий звон в ушах, вытесняющий вой ветра. И сквозь него мой собственный голос, хриплый, срывающийся на рыдания, которые я не в силах сдержать.
— Киллиан… — выдавливаю я слова, смешивая со слезами, скупыми и жгучими. — Его… его заволокла тьма… Вся она в нём…
Повернув голову, я нахожу балкон взглядом. Там, где я только что сидела, теперь стоит Сущность. Её силуэт искажён, размыт, он не отбрасывает тень, а сам является ей, живой и пульсирующей. Он заполняет собой весь проём балкона, разливается по каменным перилам, тянется вниз и вверх, к небу, как чёрное, беззвёздное пятно на фоне ночи. Из этой темноты горят два багровых угля.
Виктор приподнимается на локте. Он не смотрит на свои возможные травмы, взгляд прикован к существу на балконе. Лицо офицера покрыто грязью, в углу рта блестит тёмная полоска крови, но в глазах нет страха. Ни тени. Там горит непоколебимость, отлитая в раскалённую сталь.
Он сжимает мою руку в своей. Пальцы Виктора холодные, но хватка железная, не позволяющая сомневаться.
— Она не меняется, — хрипло говорит он сквозь зубы, но в голосе слышится гул далёкой битвы, эхо сражений. — Она всё такая же, как была. Как будет. Но я… — Виктор поворачивает голову ко мне, и во взгляде появляется искра чего-то нового, какого-то страшного обета. — Я сражусь с ней. Снова. И на этот раз не в одиночку.
Он подтягивает меня ближе, помогая сесть, и рёбра пронзает боль, но я
