Проклятая попаданка серебряной совы - Нана Кас
Киллиан слегка наклоняет голову, его взгляд задерживается на мне с лёгким любопытством.
— Тишина? — переспрашивает он. — Напротив, мне кажется, сегодня особняк наполнен звуками. Старые балки поскрипывают с особенным усердием, ветер в трубах напевает свою вечную песню. Ты, должно быть, просто устала, моя дорогая. Послеобеденный отдых тебе явно пошёл на пользу, но, возможно, стоило отдохнуть подольше. — Его слова звучат заботливо, но в них есть что-то от программированной фразы, лишённой истинного смысла. И я решаюсь на более прямой выпад.
— Я давно не видела Марту, — говорю я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Она не появлялась с прошлой недели. Никто из слуг не может сказать, где она.
На его лице на мгновение появляется лёгкая тень недоумения, будто он пытается вспомнить кого-то малозначительного.
— Ах да… — Он медленно проводит пальцем по ручке кресла. — Миссис Эпсворт получила письмо от родственников. Кажется, у неё там заболела сестра. Она попросила отпуск. Я, разумеется, не мог отказать. Она так давно и преданно служит нашей семье.
Его объяснение звучит слишком гладко, как заученная легенда. И это полное отсутствие беспокойства за женщину, которая, по его же словам, служит верой и правдой долгие годы, леденит мне душу.
— В последнее время… прислуги в доме поубавилось, — продолжаю я, чувствуя, как почва уходит из-под ног. — Раньше я постоянно слышала девичьи голоса в коридорах, звон посуды. Теперь же… мне практически никто не попадается. Даже Марфа стала немногословна…
— Тебе мерещится. — Он смотрит на меня с мягким укором. — Дом велик, и у каждого есть свои обязанности, которые не всегда выполняются с громким топотом. Ты стала излишне впечатлительна после своего недуга. Тебе нужно больше… сосредоточенности на себе. На своих воспоминаниях.
Киллиан произносит последнее слово со странным, напряжённым акцентом. В этот момент я замечаю нечто странное. Свет в комнате начинает меняться, но не то чтобы гаснуть, он будто сгущается. Тени в углах комнаты, под столом, за креслами кажутся более плотными, чем должны быть. Одна из свечей в канделябре на каминной полке вдруг меркнет, её пламя съёживается до крошечной голубоватой точки, а затем гаснет совсем, выпустив тонкую струйку дыма, которая извивается в воздухе, как змейка.
Сердце начинает колотиться где-то в горле, громко и неровно. Темнота наступает, ползучая и неумолимая. Виктора нет. Он или мёртв, или его тоже чем-то задержали намеренно. Я одна. В ловушке? Или нет?
— Киллиан, — мой голос срывается, я сжимаю холодную кожаную обивку подлокотников. — Мне нужно сказать тебе нечто очень важное. Нечто… что касается моей памяти.
Он молча смотрит на меня. На его лице в сгущающихся сумерках появляется гнетущая маска, а глаза похожи на две непроницаемые лужицы.
— Я слушаю, — глухо произносит он, будто из глубокого колодца.
Мне просто нужно встать и убежать, гонимой страхом за свою жизнь. Но вместо этого я начинаю говорить. Сначала медленно, с трудом подбирая слова, но по мере того как страх и отчаяние находят выход, речь льётся быстрее. Я говорю не о Елене. Нет, это слишком опасно. Я рассказываю о себе. О том, что я помню. Описываю другой мир, где нет карет, где по небу летают железные птицы, где свет рождается от прикосновения к стене. Делюсь знаниями, почерпнутыми из книг, где читала о его роде. Я пытаюсь объяснить необъяснимое: чувство потери, растерянности, ужасного осознания, что твоё тело не твоё.
— Я не та, за кого ты меня принимаешь, — выдыхаю я всю свою накопленную боль. — Моё имя Лидия. Я из другого времени. Я не знаю, как это произошло. Однажды я моргнула в своём мире… а открыла глаза здесь. В этом теле.
Я замолкаю, переводя дух, и поднимаю на него глаза, чтобы увидеть понимание, изумление, гнев. Всё что угодно, кроме того, что вижу.
Комната погрузилась в глубокий полумрак. Багровый отсвет от камина больше не освещает лицо Киллиана, он будто впитывается в кожу, придавая ей нездоровый лиловый оттенок. Черты его расплываются, теряют чёткость, и из него начинает сочиться чёрная дымка. Живая, дышащая пелена колышется вокруг его плеч и головы, клубится у ног. Она движется, и в её глубине мне мерещатся смутные, ужасающие очертания.
— И я не знаю, почему я здесь, — шепчу я, заворожённая этим кошмарным зрелищем, чувствуя, как разум отказывается верить. — Но я понимаю, что ты ожидал увидеть на этом месте не меня. Ты ждал другую. Ты ждал Елену.
В тот миг, когда её имя срывается с моих губ, в его глазах вспыхивает свет. Не отражённый. Адский, багровый огонь, пылающий из самых глубин. Лицо Киллиана искажается маской такой первобытной, всепоглощающей ярости, что по моей спине бегут мурашки.
Теперь я всё понимаю. Смысл отчаянных предупреждений Виктора. Я вижу, с чем ему приходилось сталкиваться. И я осознаю всю глубину своего легкомыслия.
Достучаться до Киллиана? Смешно. Сначала одолеть его боль и тоску по жене, а затем попытаться задобрить тень. Может, тогда я бы ещё чего-то добилась. Но это нечто, что живёт в нём, ненавидит сам факт моего существования. Я не та душа, которую оно обещало Киллиану вернуть.
Глядя в эти пылающие глаза, в шевелящуюся живую тьму, я прихожу к единственно возможному выводу. Да. Оно способно на всё. И сейчас, в этой темнеющей гостиной, в полном одиночестве, я, наконец, вижу свой конец. Не как Алисии, чью судьбу я украла. А как Лидии, которая имела неосторожность забрести не в своё время.
Глава 33
Прежняя тягучая и тревожная тишина сменяется звенящей пустотой, будто само пространство затаило дыхание в ожидании разряда. Мне трудно дышать, словно комнату медленно накачивают невидимым угарным газом. Пламя в камине больше не потрескивает, оно замерло, неестественно вытягиваясь вверх синими языками, не дающими тепла, лишь отбрасывая прыгающие, искажённые тени на стены.
Киллиан не двигается с места, но его неподвижность кажется, как у хищника перед броском. Багровые угольки в его глазницах пылают ровным, немигающим светом, впитывая в себя последние остатки цвета из комнаты, делая всё вокруг монохромным. Тень, что до этого клубилась вокруг него, теперь обретает чёткость. Она не висит в воздухе, а становится его частью, вторым скелетом, проступающим сквозь кожу, ореолом из абсолютного мрака, от которого исходит аура безжизненного холода.
И когда он начинает говорить, моё тело пронзает судорога. Двойной голос, сплетённый из знакомого
