Проклятая попаданка серебряной совы - Нана Кас
— Он… он мой друг. — В его словах я слышу груз десятилетий доверия, братства, совместно пережитых потерь и боли.
Внезапно горячий порыв сострадания поднимается во мне. И прежде чем я успеваю осознать, моя рука тянется и касается его кулака. Кожа холодная, а под ней стальные, напряжённые мышцы.
— Я понимаю, — чужим мягким голосом говорю я. — И поэтому мы должны попытаться. Не как враги, а… как те, кто помнит о его человечности. Иначе тьма заберёт Киллиана безвозвратно. И его, и тебя, и последние обломки вашей дружбы.
Виктор оборачивается и растерянно смотрит на мою руку, сжимающую его. Затем он поднимает глаза на меня. Я подошла к нему близко и теперь вижу крошечные крупинки на золотистой радужке. И следы бессонных ночей, морщинки у глаз, которые появились явно не от смеха. В нём нет привычной насмешки, только оголённая уязвимость и что-то неловкое, трепещущее, притяжение, которое вспыхнуло здесь и застало нас обоих врасплох.
Он медленно, будто во сне, разжимает кулак, но пальцы не обвивают мои, он разворачивает руку, и моя ладонь теперь лежит в его раскрытой, шершавой от оружия. Это точка контакта, крошечный островок тепла в ледяном океане кошмара, отчего дыхание у меня перехватило.
В миг что-то меняется. Борьба на его лице не утихает, но в ней появляется решимость иного рода. Не от отчаяния, а от чего-то хрупкого, что мы только что ненадолго создали между нами.
Он закрывает глаза и обхватывает мою руку, а другой подносит пальцы к вискам, с силой надавливая на них, будто пытаясь вытеснить назойливый голос.
— Нельзя… — бормочет он, но уже не мне, а куда-то в пространство, и его голос становится чужим, с металлическим отзвуком. — … рисковать всем… опасно… не время…
Это тень? Диалог длится всего мгновение. Его пальцы под моей ладонью на мгновение дёргаются, будто собираются сжаться сильнее. Он резко, с силой встряхивает головой, словно сбрасывая с себя невидимые оковы. А когда снова открывает глаза, в них читается изнеможение, но взгляд его собственный.
— Хорошо. — Он выталкивает из себя слова с таким трудом, будто каждый слог ранит его горло. — Будет по-твоему. Мы попробуем.
Медленно я вытягиваю свою руку из его ладони, и внезапное облегчение смешивается с целой бурей новых чувств, которые я не в силах сейчас распутать. Оно пьянящее, но тут же тонет в волне нового, ещё более пронзительного страха. Мы действительно это сделаем.
— Мы расскажем ему, — быстро говорю я, пока он не передумал. — От начала и до конца. Не как обвинение. Как… как просьбу о помощи. Ему необходимо знать всю правду. Только так он осознает масштаб катастрофы.
— Да, мне тоже есть чем поделиться. — Виктор кивает. Решение принято, но оно не принесло ему мира. — Сегодня вечером, в гостиной, после ужина. Я приведу его туда под каким-нибудь благовидным предлогом. Ты будешь ждать нас там. И… — Он заглатывает воздух, его горло двигается с усилием. — И будь осторожна.
Он разворачивается и уходит, не оглядываясь. Шаги эхом отдаются в пустом зале, а потом затихают в коридоре. Воздух, кажется, всё ещё вибрирует от того короткого, немого диалога, который произошёл между нами без единого слова.
Оставшиеся до вечера часы, пытка иного рода. Каждая минута наполнена этим новым, неосознанным чувством, которое путает все карты. За обедом я ловлю себя на том, что ищу взгляд Виктора, а не слежу за Киллианом, который кидает милые, но ничего не значащие фразы. Это безумие. Самое опасное из всех возможных здесь.
Наконец наступает время. Перед зеркалом в своих покоях я вглядываюсь в своё отражение. Глаза всё такие же чужие, но в них есть что-то от меня, которая решилась на отчаянный шаг. И бледность, синяки под глазами и бездонный страх.
Пора. Я протягиваю руку к двери, чтобы выйти в коридор. И замираю.
Прямо за дверью раздаются шаги. Размеренные, незнакомые. Чьи-то ноги движутся по старому паркету с мерным, почти механическим стуком. И, приблизившись к моей двери, останавливаются. Совсем близко. Прямо по ту сторону деревянной панели.
Моё сердце замирает, и я перестаю дышать. Кто бы это ни был — это не Виктор. И не Киллиан.
Шаги не возобновляются. Не доносится ни звука дыхания, ни шёпота, ни малейшего шороха одежды. Только оглушительная, звенящая тишина и острейшее, неоспоримое ощущение, кто-то там стоит и ждёт. Прислушивается к моему затаённому дыханию так же внимательно, как и я к его безмолвию.
Проходят секунды, растягиваясь в вечность. Я не могу пошевелиться, не могу сделать вдох.
И тогда шаги раздаются вновь. Тихо, неспешно, они начинают удаляться, растворяясь в гулкой глубине коридора. Но ощущение чужого, незримого присутствия не исчезает.
Кто-то только что вынес мне предупреждение. Или приговор.
Глава 32
Гостиная встречает меня неестественной тишиной. Густые ковры поглощают каждый звук, а портьеры, хоть и не полностью задёрнутые, пропускают лишь угасающий свет заката, окрашивая бордовую комнату в цвет запёкшейся крови. Воздух стоит неподвижный, спёртый, с примесью сладковатого аромата увядающих цветов в вазе и пыли, кружащей в лучах солнца. В камине потрескивают несколько поленьев, но их жар кажется бутафорским, неспособным прогнать пронизывающий холод, исходящий от стен.
В высоком кресле прямо напротив входа сидит Киллиан. И только он. Его поза расслаблена, пальцы сложены домиком, он смотрит на дверь, в которую я вошла, будто ожидал моего появления.
— Ты пришла, — бархатным голосом обращается ко мне он. — Виктор прислал гонца с письмом, что задержится из-за неотложного дела в городе и присоединится к нам позже. Он сказал, тебя что-то беспокоит.
Виктора задержали в городе. Надеюсь, это правда, и с ним ничего не случилось.
Я заставляю себя сделать шаг вперёд, потом ещё один, двигаясь, как марионетка на невидимых нитях.
— Ничего страшного, — отмахиваюсь я наигранно. — Надеюсь, с ним всё в порядке.
— О, с Виктором всегда всё в порядке, — мягко отвечает Киллиан, и в его тоне слышится знакомая, тёплая снисходительность. — Он скала, о которую разбиваются все житейские бури. Прошу, садись.
Я опускаюсь в кресло напротив, на самый край. Спина напрягается до боли. Мой взгляд скользит по комнате, выискивая хоть какой-то признак…
Чего? Помощи? Спасения? Но комната пуста и молчалива.
— Странный вечер, — замечаю я, просто чтобы нарушить
