Проклятая попаданка серебряной совы - Нана Кас
— Сколько раз? — хриплым шёпотом спрашиваю я. — Сколько раз ты это прожил?
— Сбился со счёта после пятидесятого, — отвечает он с такой простотой, что мурашки бегут по коже. — И с каждым кругом… Со мной стало происходить кое-что. Та часть тени, что вселилась в меня. Она… не враг. Не в полном смысле. Она тоже застряла. Осколок той силы, что забрала Елену. И она хочет покоя. Освобождения. Чтобы цикл прервался. И она научилась… говорить со мной. Иногда мы спорим. Иногда она пытается диктовать. Но цель у нас одна — остановить это.
Виктор смотрит на меня, и в его взгляде появляется что-то похожее на изумление, смешанное с горькой надеждой.
— И вот появляешься ты. Не Алисия, которая теряет память. Не призрак Елены. Ты чужая. Полностью. Первое изменение, что пошло не по сценарию. И я подумал… — он замолкает, подбирая слова. — Моё желание. То, что я загадывал в темноте снова и снова: «Положить конец этому кошмару». Что, если оно… эта аномалия времени, услышала? И выдернула тебя, как нитку из другого клубка, чтобы ты… распутала этот?
Его отчаянная теория повисает в воздухе. Она не укладывается в голове, но в этом мире безумие звучит как единственная правда. Но во мне поднимается волна протеста. Почему я? Я хочу кричать, что я не героиня, не избранная, а просто жертва нелепой случайности. Чем я могу помочь?
— Я не люблю Киллиана. Не связана узами с вами, только с Алисией, может, это она призвала меня. Но я всё равно не вписываюсь в вашу историю. Хоть… я чистая доска, которую он не может предсказать.
— Именно. — Виктор кивает, и в его глазах вспыхивает слабый огонёк. — Ты можешь сделать то, что никогда не получалось у меня. Можешь сказать ему «нет» не как запуганная жертва, а как человек из другого мира. Разорвать шаблон. Просто… желая жить своей жизнью.
Он говорит, и тяжесть его исповеди, гнёт вечной вины ложится и на мои плечи. Но под этим грузом рождается хрупкое чувство цели.
Так вот в чём мой смысл в этой кошмарной истории.
— А если не получится? — спрашиваю я, глядя на его сжатые в кулаки.
— Тогда всё начнётся снова, — отвечает он без пафоса, с усталой простотой человека, знающего расписание своего ада. — Я проснусь с памятью об этой ночи. О том, как ты прыгнула с балкона. Как мы сидели здесь. И буду пытаться снова. Пока не кончатся силы. Или не придёт мой конец.
В его тоне нет угрозы, лишь констатация неотвратимого закона. И от этого мой страх блёкнет. Он уже сломлен вечным возвращением к точке своей бесконечной жизни, а у меня хотя бы есть конец. Пусть страшный. От этого во мне просыпается всепоглощающее сочувствие, граничащее с нежностью.
Импульс приходит сам собой. Я протягиваю руку и накрываю его кулак ладонью. Виктор вздрагивает, но не отдёргивает.
— Ты не один, — говорю я твёрдо, и слова рождаются сами. — Не в этот раз. И это… не твоя вина. Ты пытался их защитить и всё исправить. Множество раз. Это делает тебя… самым упрямым защитником, которого я когда-либо встречала.
Он поднимает на меня глаза с немым потрясением. Как будто за вечность в проклятье никто не произносил для него этих слов. Его пальцы невероятно медленно разжимаются, и теперь моя ладонь лежит в его, на тёплой, живой, израненной коже, исполосованной шрамами, которые я не вижу, но чувствую каждой клеткой.
В эту секунду, среди промозглого холода, страха и разверзшейся бездны временной петли, между нами что-то пробегает. Хрупкое, как первый снег, и тёплое, как этот жаркий огонь в камине. Это тихое, щемящее признание, что мы оба, такие разные, оказались в одной клетке. И ключ от неё сможем выковать вместе. Во мне рождается щемящая нежность к этому израненному, вечному солдату потерянной войны. И в ответ я вижу отсвет невероятного облегчения от того, что одиночество наконец закончилось.
Глава 36
Сейчас не время для слёз. Есть время только для мысли, острой и расчётливой, как лезвие.
Я забираю свою руку и вынимаю из кармана маленький изящный футляр с золотой шестерёнкой на бархате, холодной и совершенно простой.
— Я нашла это в комнате Елены, — говорю я, и мой голос звучит удивительно спокойно. Виктор смотрит на деталь, и в его глазах мелькает искра узнавания, смешанная с недоумением.
— Ты мне уже показывала её, она напоминает одну из шестерёнок Хранителя. Но она… отсутствовала всегда. С самого начала.
— А если её убрали? — возражаю я, поднимая шестерёнку так, чтобы огонь камина отразился в её полированной поверхности. — Предположим, твоя теория верна, и артефакт питается… поглощает. И он забрал Елену, но что-то пошло не так. Механизм сломался. А чтобы удержать свою силу, сохранить в этом… состоянии, ему нужна была особая жертва. Не жизнь, а память. Или связь. Эта шестерёнка… Она была её вещью? Подарком Киллиана?
— Он делал ей украшения, — медленно кивает Виктор, вглядываясь в деталь. — Маленькие, хитрые механизмы в виде брошей, часов… А это мог быть прототип…
— Значит, она не просто хранила её, — продолжаю я, чувствуя, как гипотеза обретает плоть. — Это может быть связь Елены с ним. С миром. И когда артефакт активировали, он потянул её к себе, но эта вещь… эта физическая память о любви? Возможно, она действовала как якорь. Не дает Елене исчезнуть полностью. Но и не позволяет вернуться. Она застряла. Как и все вы.
Я кладу шестерёнку ему на ладонь, и он сжимает её.
— И что ты предлагаешь? Вставить её на место? И надеяться, что это всё исправит? Это не инженерная задача, Лидия!
— Я предлагаю не сражаться, — говорю я твёрдо, ловя его взгляд. — Сражаться — значит играть по правилам тени, которая питается конфликтом и отчаянием. Я предлагаю её освободить.
Он смотрит на меня, не понимая.
— Я думала о том, что ты сказал. О том, что тень в тебе лишь часть. Что, если это не одна заблудшая душа? Что, если артефакт столетиями пожирал тех, кто пытался его использовать? Отцов, дедов, прадедов Крыловых? И их души, их боль, их неутолённая жажда жизни смешались в один голодный, безумный клубок? А Елена… — Я делаю паузу, собираясь с мыслями.
