Дайте собакам мяса (СИ) - Черемис Игорь
Я взял гитару — ту, мастеровую акустику, на электрическую у меня не было сил — и ушел во вторую комнату, где часа два играл по кругу все песни битлов, какие только знал — без слов, одну музыку, от древней «Love Me Do» до «Let It Be». Татьяна не вмешивалась. Сначала она молча стояла в дверях, но потом устала и принесла один из стульев. И лишь когда я сделал паузу, она подошла ко мне, села рядом и сказала:
— Ты всё-таки переживаешь. На тебе лица нет.
— Наверное, — я неопределенно мотнул головой. — Я и сам толком не знаю, что чувствую. Мне просто всё это не слишком нравится, но если бы я этого не сделал, то перестал бы себя уважать.
— То есть ты всё-таки уверен, что поступил правильно?
— Не уверен, — сказал я. — Пока вчера домой ехал — был уверен, а сейчас… уже не знаю. Хорошая музыка может по-разному действовать…
— А что ты играл? — спросила она. — Я какие-то песни слышала… это же, кажется, какая-то западная музыка?
— Это битлы, Таня, просто битлы, — я улыбнулся. — Величайшая группа всех времен и народов, только у нас её почти не знают. А сейчас это ещё и не актуально, они распались два года назад, так что новых песен не будет.
— Может, соберутся обратно? — Татьяна говорила с такой трогательной надеждой, что я не удержался и потрепал её по волосам. — Не надо, знаешь, как тяжело их укладывать⁈ Я слышала про такие случаи — поссорятся музыканты, разойдутся в разные стороны, а потом остынут и снова вместе работают. Даже у нас такое было. Когда репетировали «Гамлета»… Владимир запил, Юрий Петрович решил подготовить второй состав — на всякий случай, чтобы премьеру не срывать. И главную роль там предложил Валерке, а тот взял — и согласился. Володя… Высоцкий тогда на него смертельно обиделся, он был убежден, что Валерка не сможет Гамлета сыграть, что это его роль. Но потом помирились, когда премьера уже прошла. Ну ты сам это видел.
— Видел, — подтвердил я. — Да, похоже. Только у битлов всё хуже, и они не привязаны друг к другу. Когда-то они были единомышленниками, а сейчас всё, увлечения разные, музыку разную любят, с людьми разными общаются. Никаких точек соприкосновения. Так что вряд ли они помирятся. Да и шут с ними, они уже всё, что можно, спели.
Я ударил по струнам и негромко спел:
— Дороги наши разошлись, и мы не встретимся случайно. Надежды наши не сбылись, и ненадежны обещанья… — я прижал струны ладонью и сказал: — Как-то так. Всё, пошли ужинать, я уже почти пришел в себя.
* * *
Макс примчался в обед — я увидел его машину из окна кухни и имел несколько минут форы, чтобы привести мысли в порядок. Правда, по моим расчетам, он должен был приехать позже, уже после работы, и, пожалуй, после звонка, но телефон сегодня молчал. По виду Макса было понятно, что он бы и раньше прискакал, но отчего-то не смог — во всяком случае, он даже дверцу машины захлопнул не до конца, а в подъезд забежал так, словно за ним гналось нечто ужасное.
Но что-то внутри меня порадовалось приезду приятеля. Конечно, я не сомневался, что Макс рванет ко мне сразу, как только узнает, что произошло, но тот же Денисов мог наложить прямой запрет на визиты ко мне. Мне вдруг стало интересно, сколько ещё сотрудников Комитета уходили так, как я — мне доводилось слышать о подобных случаях, но многие из них выглядели, как легенды, а не реальные события.
В принципе, того, что случилось в кабинете полковника Денисова, просто не должно было случиться, а я, наверное, действительно поступил, как последний идиот. Но определенная уверенность в своей правоте у меня была. Дело Якира не было ни сложным, ни каким-то запутанным, мне не нужно было вспоминать дедуктивный метод Шерлока Холмса или срочно узнавать секрет лейтенанта Коломбо. Это дело было мечтой любого сотрудника правоохранительных органов — много бумаги, много явных достижений и гарантированный результат, который в итоге превращается в кучу наград. И нужны были веские причины, чтобы отказаться от такого подарка. Но вмешательство из Политбюро спутало мне все карты. Конечно, и с ним можно продолжать работать, но я понимал, что если я буду наблюдать за провалом своих усилий изнутри, то сломаюсь, а этого мне очень не хотелось. [1]
Вообще после Сум возня с московскими диссидентами меня просто раздражала. Насколько я понимал ситуацию, основным полем боя за сохранение СССР должны были стать союзные республики — и в первую очередь это касалось Украины и трех прибалтийских «тигров». Причем с прибалтами было как бы не проще — коренного населения там немного, бунтарей совсем мало, и если не церемониться, то все тамошние диссиденты в скором времени либо пожгут сами себя от избытка чувств, либо просто закончатся. В той версии истории, которую я помнил, первое время американцам приходилось завозить в эти республики что-то вроде оккупационной администрации — местных коллаборантов на всё не хватало. Украинская задачка так легко не решалась, имелось несколько вариантов, и в каждом из них могла скрываться засада. Единственное, что я знал точно — это то, что решать её надо, причем как можно быстрее, пока ещё не стало слишком поздно.
На фоне этих масштабных проблем суета московской интеллигенции, которая пыталась защищать какие-то мифические права кого-то на что-то — в основном свои и сразу на всё, — выглядела возней в песочнице, где дети нашли собачью какашку и с криками перебрасывали её друг другу. Разумеется, всё было гораздо сложнее — за диссидентским движением пристально следили наши «друзья» из ЦРУ и МИ-6, которые активно помогали советским протестунам переправлять всякую антисоветчину на Запад и печатать её там, а в обратную сторону посылали небольшой, но стабильный поток денег. С деньгами Якира и компании ещё предстояло разбираться и разбираться, но если бы Денисов разрешил мне действовать по собственному усмотрению, а не по заложенному в наших инструкциях плану, то я уже месяца через три знал бы пусть не всё, но многое. Конспирация у участников возни в песочнице тоже была на детском уровне. Ну а потом можно было нанести по самому уязвимому месту всей этой диссидентской братии, то есть лишить их финансирования. И пусть результаты этого расследования пришлось бы выносить на уровень Андропова и, наверное, Политбюро, пусть коллеги из центрального аппарата разбирались бы в той поддержке, которую оказывали диссидентам некоторые облеченные властью чиновники… это уже было бы не моё дело. Зато, освободив Москву от этих антисоветских элементов, можно было сосредоточиться на главном — то есть на Украине. Я надеялся, что у меня достанет аргументов доказать начальству необходимость такой смены направления приложения усилий Пятого управления.
Но теперь всё это оказалось не просто в подвешенном состоянии — это была та ветвь времени, которая никогда не будет реализована. В той истории, которую я помнил, расследование дела Якира и Красина обошлось без Орехова, он спокойно занимался своими артистами и о высоких материях даже не помышлял. Кто-то возглавил следственную группу, кто-то провёл допросы, кто-то проверил показания… А через год, когда этих граждан тяжким трудом, пролив семь потов, дотащили до суда и приговора — пришел лесник с широкими полномочиями и разогнал всех обратно по норам. Всё вернулось на круги своя, ничего не изменилось, кроме судеб отдельно взятых Петра Якира и Виктора Красина.
* * *
— И что ты будешь делать? — спросил Макс, покосившись на сидевшую с нами Татьяну.
