Дайте собакам мяса (СИ) - Черемис Игорь
И лишь на пороге он вдруг сказал:
— А меня в ФРГ отправляют, буду сопровождать нашу команду на олимпийские игры.
— Рад за тебя, — искренне ответил я — и вдруг завис.
В принципе, в нашей системе это было одной из форм поощрения сотрудников. «Мой» Орехов таким образом два месяца провел в Японии, где присматривал за танцорами из Большого театра, чтобы они не слишком разбегались по сторонам. Максу вот достались спортсмены; от Комитета он, конечно, будет не один, что облегчает задачу хорошо отдохнуть и прибарахлиться.
Но завис я по другой причине. После попадания в 1972 год я, конечно, пытался вспомнить, что меня ждет в ближайшем будущем, но потом понял, что это сизифов труд. Я даже не смог подкинуть своему непосредственному начальству информацию о тех кротах, которые уже работали в Конторе — просто не придумал, как это сделать так, чтобы не подставиться. Поэтому американские и английские шпионы продолжали свой нелегкий труд — раньше я сказал бы «пока», но теперь я в этом уверен не был.
Вспомнил я и о теракте, который устроили палестинцы против сборной Израиля, но тоже не смог придумать, как рассказать об этом ответственным лицам. Думал я, кстати, весьма интенсивно, а остановила меня простая мысль: а что, если в результате моего вмешательства жертв станет больше? Готов ли я взять на себя лишнюю кровь? Те же палестинцы могут узнать, что их планы раскрыты, отменят операцию, перенесут её на другое время или же вообще сразу начнут кидать в спортсменов гранаты, которые у них точно были… В общем, я не знал, что делать, а потому загнал эту информацию в самый дальний угол сознания.
Сейчас был хороший повод достать свои мысли обратно — и предупредить Макса, сославшись, например, на слухи, которые ходили среди… да хотя бы среди студентов университета Дружбы народов, которые мне передал один из информаторов. Натяжка, конечно, но Макс лишних вопросов задавать не станет, а в ночь на 5 сентября пойдет проверять мои данные и попадет под очередь «калашникова»… нет уж, ну его к черту. Пусть он, как и другие сотрудники Комитета, живет в нашем посольстве или снятой для них гостинице и не лезет в эту историю, в которой обгадились, кажется, все — и немецкие, и израильские спецслужбы, да и американцы с англичанами.
— Вить, ты чего? — вопрос Макса вырвал меня из размышлений.
— Да подумал тут… — как можно небрежнее сказал я. — Если вдруг соберешься ставки делать, ставь на наших в баскетболе, они точно всех обыграют. И ещё… Слушай, не купишь мне хорошие наушники? Фирмы «Филлипс», например? Валюту, правда, не отдам, но рублями компенсирую полностью. Ну и услуга с меня, как водится.
Макс почесал за ухом.
— Ох, я в них не разбираюсь…
— Да что там разбираться? Ты же на немецком говоришь? — он кивнул. — Вот и иди в любой музыкальный магазин и попроси студийные наушники «джек» на четверть. Запомнишь или запишешь?
— Да лучше запишу, — с сомнением сказал он. — «Джеки» какие-то. Чего хоть четверть?
— Дюйма, — я улыбнулся. — Это диаметр разъема. А «джек» — это тип разъема. Пойдем, покажу, куда его втыкать собираюсь.
Мы прошли во вторую комнату, где Макс оторопел от вида моих гитар, и показал ему гнездо для наушников на усилителе.
— Вот сюда я этот «джек» втыкается, — объяснил я. — Он как штырек выглядит… И это… стерео нужен, кажется, TRS называется.
— Ладно, понял, — кивнул Макс. — Привезу. А ты реально играешь?
Он махнул в сторону гитар.
— Ну да, иначе зачем бы я их покупал?
— А… а сыграй что-нибудь?
— Ох… — притворно вздохнул я. — Что-то конкретное или на мой вкус?
— Давай на твой…
Он тут же плюхнулся на стул, который остался со вчерашнего вечера и приготовился внимать.
— Э нет, не так сразу, — улыбнулся я. — Сначала всё это хозяйство должно нагреться. Поёдем ещё по чайку пока?
Но Макс не согласился. Поэтому я сначала побренчал немного на акустике — сыграл «Сказку» в её первозданном, не испорченном украинцами виде, а потом и «Позови меня с собой», заодно изобразив, как мы эту песню показывали на конкурсе в Киеве. Они — Татьяна тоже к нам присоединилась — даже посмеялись, узнав, что сотрудники сумского управления хоть на время, но превратились в настоящих актеров.
Ну а потом усилитель дошел до кондиции — и я выдал «She Loves You», которая даже на половине громкости звучала хорошо. Конечно, мой английский был далек от совершенства, а Jolana звучала совсем не как Rickenbacker, но звук у изделия чехословацких мастеров был достаточно старомодным и насыщенным, так что, на мой взгляд, всё получилось как нельзя лучше.
— Как-то так, — сказал я, откладывая гитару и выключая усилитель. — Могу ещё поиграть, но я сегодня уже часа два инструмент мучил, вон, Таня соврать не даст. Да и соседи прибегут, если я ещё что-то такое выдам, для того и прошу у тебя наушники, чтобы их не беспокоить.
— А круто, — Макс наконец вспомнил, как дышать. — Слушай, а когда ты так научился? Ты же вроде раньше говорил, что не играешь.
— Не играл, — поправил я, мысленно кляня на чём свет стоит «моего» Орехова. — Но слух у меня, оказывается, есть, голос тоже, пальцы имеются — почему бы и не играть? Научиться недолго, я в Сумах с ребятами из настоящего ансамбля тренировался, много чего у них почерпнул.
А сам скрестил пальцы, загадав, чтобы Макс никогда не встретился с Савой, потому что у них будет разный взгляд на моё умение играть на гитаре.
* * *
— У тебя была странная работа, — сказала Татьяна.
Макс уехал, я вернулся в квартиру, и мы устроились перед телевизором. По программе обещали нечто безликое под названием «Эстрадный концерт», в которые иногда включали то, что советские идеологи обозначали «ритмами зарубежной эстрады». Однажды мне довелось увидеть Pink Floyd — кажется, уже с Гилмором, но ещё с Барреттом; они выступали на каком-то шоу, логотип которого был очень неудачно заблюрен, и пели совершенно неизвестную мне песню.
— Обычная, — ответил я, глядя на Кобзона, который проникновенно пел «Балладу о красках». — На самом деле она чем-то похожа на вашу, актерскую. Роли расписаны, текст есть — инструкции, инструкции и ещё много раз инструкции. Остается только выполнять пожелания начальства — встань там, повернись туда, здесь поплачь, там засмейся.
Татьяна и в самом деле засмеялась. Мне нравился её смех.
— Действительно, как в театре, а Юрий Петрович именно такое начальство, строгое… чуть не по его — начинает ругаться, называет бездарью, грозится выгнать…
— И многих он выгнал?
Кобзона сменил Юрий Гуляев с песней «Русское поле», и я понял, что никаких Pink Floyd сегодня не будет — это был повтор номеров из финальной «Песни» прошлого года.
— Одного, — Татьяна смешно наморщила лоб. — Это при мне. А до меня ещё нескольких, но они, кажется, сами ушли. Юрий Петрович их называл «балластом».
