Небо за нас (СИ) - Оченков Иван Валерьевич
Одной из проблем стрельбы на большие дистанции, а 700 саженей, как ни крути, для нынешней артиллерии это очень прилично, было точное определение дистанции. Хорошо зная из прежнего опыта, как недостаток дальномеров сказался в боях Русско-Японской войны, я, разумеется, попытался выяснить как с этим обстоят дела сейчас. И выяснилось, что… никак!
В морских сражениях корабли сходятся, что называется на пистолетный выстрел, а потому расстояние измеряется на глаз. В крайнем случае, если дистанция достаточно велика, используют секстант, которым замеряют угол до верхушки мачт противника, зная высоту которых, решают простейшее уравнение. Собственно говоря, на этом принципе работал и принятый на вооружение гораздо позднее «пресловутый» угломер системы Люжоля-Мякишева. Примерно так же действуют и на берегу.
— А если высота мачт неизвестна? — с невинным видом поинтересовался я.
— Как это? — удивились господа артиллеристы. — Все эти данные общеизвестны с момента строительства и потому их очень легко узнать.
— Ну мало ли. Мачта может быть заменена после аварии или боя, корабль может быть тяжело нагружен. В конце концов данные могут быть не точными.
— И что же предлагает ваше высочество?
— Использовать две точки наблюдения вместо одной, а расстояние между ними принять за базу…
Иными словами, ваш покорный слуга немного опередил время и объяснил подчиненным принцип работы дальномера Петрушевского. Прости, Василий Фомич, ты — умный еще что-нибудь изобретешь! [1]
В общем, в результате предпринятых усилий наш огонь оказался гораздо точнее союзников, несмотря даже на то, что их корабли практически постоянно были окутаны клубами густого дыма от выстрелов. Результаты не заставили себя ждать. Те или иные повреждения получили практически все корабли противника, но на некоторых ущерб оказался особенно велик.
Первым из боя вышел «Шарлемань», который и вовсе лишился хода, после того как одна из бомб, пройдя все деки, разорвалась в машинном отделении, разбив при этом паровой двигатель. Следом за ним, получив опасные подводные пробоины выкатился из линии новейший «Наполеон».
Но больше всего пострадал флагманский «Монтбелло». Уже после боя в его корпусе насчитали более 50 пробоин, три из которых пришлись на подводную часть. Еще не менее сотни пришлись в оснастку, от каленных ядер трижды возникал пожар и, удачно выпущенная 3-пудовая бомба практически разнесла ют корабля, отправив на тот свет добрую половину штаба командующего. Сам же Брюа оказался ранен, чем, собственно, и была вызвана пассивность французской эскадры в тот день.
Немногим меньше пришлось на долю «Жан Бара» и «Фридланда» и находившегося неподалеку от «Наполеона» турецкого линейного корабля «Махмуд». После чего командовавший последним Юсуф-бей решил не искушать судьбу и приказал капитану своего буксира выйти из боя.
Что же касается не боявшихся сокращать дистанцию англичан, то они пострадали еще сильнее. «Аретуза» взорвался, «Альбион» избит до такой степени, что практически утратил боеспособность. После двухчасового боя на линкоре оказались сбиты все мачты, а обращенный к противнику борт походил на решето. Несколько раз вспыхивавшие пожары едва не добрались до крюйт-камер, но не терявшим самообладания британцам всякий раз удавалось их тушить.
Кораблям из отряда Дандаса повезло чуть больше. Несмотря на значительное количество попаданий «Британия», «Видженс» и «Беллерфон» стойко держались в строю, ни на секунду не прекращая огонь по русским укреплениям. И только «Куин» после очередного пожара был вынужден покинуть линию и отойти на безопасное расстояние. Впрочем, его место тут же занял практически не пострадавший до сих пор «Лондон».
Однако все эти подробности стали известны намного позже, а сейчас меня с Корниловым куда больше заботило то, что творится на наших укреплениях. Тем более что со стороны все выглядело, будто там наступил самый настоящий апокалипсис. На Южной стороне тяжелее всего пришлось 10-й батарее. Находившаяся ближе других к противнику, она оказалась буквально засыпана вражескими снарядами.
Но, несмотря на это, окутанное дымом от разрывов и собственных выстрелов укрепление продолжало упорно отгрызаться огнем, раз за разом поражая противника и вынуждая его тем самым держаться на почтительном расстоянии. Уже после боя, рассказывали, что из-за слившейся в непрерывный гул канонады никто не заметил взрыва двух ящиков с пороховыми зарядами.
В тоже время, стало ясно, что стрельба союзников не отличалась особой точностью. Находившиеся на 6-м и 7-м бастионах наблюдатели докладывали, что пространство между ними и «Десяткой» просто усеяно ядрами и осколками давших перелет бомб.
— Даже бревна разбило в хлам! — зачем-то сообщил вернувшийся с бастиона Стеценко.
— Какие еще бревна?
— Сосновые, наверное, — охотно пояснили лейтенант. — Они от строительства остались. Вот их в овражке от греха и сложили, а туда бомбы одна за другой. Только щепки и полетели!
— Вот беда-то, — скрипнул зубами Корнилов. — Ума не приложу, как жить дальше!
— Нервничаешь, Владимир Алексеевич?
— Ну а как иначе? Батарея не больно-то хорошо укреплена, казематов нет, только брустверы, да банкеты. Не ровен час, перебьют прислугу, смогут подойти ближе и тогда городу придется совсем несладко. Или того хуже, десант высадят.
— Ну, это вряд ли, — поспешил успокоить его. — Нет у них сил для десанта, да и не такое это простое дело. Даже если и решится, пехоты у нас довольно. Отобьемся!
— И все же не на месте у меня душа, — вздохнул рвущийся в дело адмирал. — Разрешите отправиться на батарею и лично убедиться…
— Отставить! — неожиданно для всех присутствующих рявкнул я. — Слышите канонаду? Значит, они живы и ведут бой!
— Но…
— Никаких но! Из докладов совершенно ясно, что никакая связь с укреплением невозможна. Но уж коли вражеская стрельба дает столько перелетов, стало быть, на долю самой батареи остается не так уж много. Поэтому пока не стихнет обстрел никто туда не пойдет. Вы все нужны мне живыми! Понятно⁈
— Так точно, — вздохнул признавший справедливость моих слов адмирал.
Если уж быть совершенно откровенным, опасения Корнилова казались мне весьма основательными. Тем более что результатов реальной бомбардировки я просто не помнил. Кто знает, может там и впрямь никто не выжил?
Однако после боя эти прогнозы не подтвердились. Уже вечером, получив рапортичку, я узнал, что потери наших батарей оказались сравнительно не велики. И уж никак не соответствовали, обрушившемуся на них граду метала.
Так, на 10-й из 58 пушек оказались совершенно разбиты всего три, а семь получили повреждения лафетов. Из 270 человек личного состава 8 убито, 22 ранено и еще пятеро контуженых. На Александровской и того меньше. Из 51 орудия подбито 3, столько же лишилось лафетов. Убитых всего трое, раненных семнадцать и пятеро контуженных.
Куда интересней сложилась ситуация на Северной стороне. Пустившая на дно «Аретузу» Карташевская батарея каким-то чудом вообще обошлась без потерь! Волохова башня отделалась одним разбитым лафетом и двумя десятками раненых. Причиной это невероятного на первый взгляд везения, очевидно, послужило удачное расположение наших укреплений. Установленные на крутом обрывистом берегу, они оказались крайне неудобной мишенью для корабельной артиллерии противника. Да к тому же еще и весьма малого размера.
Согласитесь, попасть из установленной на качающейся платформе гладкоствольной пушки в узкую двухметровую насыпь на дистанции даже в 300 саженей (что на наши деньги около шестисот метров) можно только случайно. А уж когда эта цель находится значительно выше тебя, остается уповать лишь на закон больших чисел или божью волю. Но, судя по всему, сегодня Создатель был на нашей стороне!
А вот Константиновскому равелину досталось по полной! С фронта его атаковал отряд Дандаса, обрушивший на русское укрепление всю мощь своей артиллерии. Наши канониры пытались отвечать калеными ядрами, но к несчастью не слишком успешно. Причиной тому стала неопытность прислуги, в значительной части состоявшей из нижних чинов резервного Минского батальона.
