Небо за нас (СИ) - Оченков Иван Валерьевич
— Пока точных сведений нет, но думаю, не многим лучше нашего, мой генерал. Хотя…
— Что еще?
— У британцев более выгодная позиция. К тому же большая часть русской артиллерии развернута против нас, что позволяет им бить сразу с трех направлений.
— Теперь это неважно, — отмахнулся Канробер. — Пошлите Раглану известие, что мы начнем, как только будем готовы, а закончим не раньше, чем противник заплатит за свое коварство! Живее, господа, иначе эта проклятая война никогда не закончится.
Утренний сюрприз союзникам был, разумеется, моей идеей. Просто если о Первой обороне Севастополя я знал не так уж много, то о последующих конфликтах и сражениях кое-что помнил. В том числе об «артиллерийской контрподготовке» перед сражением на Курской дуге.
Больших надежд я на нее, конечно, не возлагал, но… результаты превзошли самые смелые ожидания. Стоило туману развеяться, как стало ясно, что укреплениям противника нанесен серьезный ущерб. Так же пострадала и осадная артиллерия, а сам огневой штурм начался не сразу же после того, как восстановилась видимость, а только лишь после полудня.
— Кажется, наша затея увенчалась некоторым успехом, — заметил я, внимательно разглядывая вражеские позиции.
— Безусловно, — кивнул принявший командование 4-м бастионом Хрущов. — Неприятель явно не ожидал от нас подобной дерзости, за что и поплатился.
— Знать бы еще насколько велик оказался ущерб? — задумчиво спросил прибывший вместе со мной Корнилов.
— Боюсь, обо всех подробностях мы узнаем только после войны. Кто доживет, конечно…
— Зачем же так мрачно, ваше императорское высочество? К тому же так долго ждать не придется. Держу пари, что уже утром наши пластуны притащат нам пленника, который охотно поведает нам о свалившихся на их голову неприятностях.
— Угу. Во всех леденящих душу подробностях!
— Константин Николаевич, — вполголоса обратился ко мне комендант бастиона. — Как бы ни был велик нанесенный неприятелю урон, скоро он придет в себя и устроит здесь ад. Посему, вам и его превосходительству следует как можно скорее оставить нас.
— Предлагаете нам с Корниловым труса праздновать? — выразительно взглянул я на полковника.
— Никак нет! Всего лишь следую вашему приказу убрать всех лишних с укрепления!
— Слышал, Владимир Алексеевич? Выгоняют нас!
— Правильно делают, ваше высочество, — неожиданно согласился начальник штаба. — Тем более, наше место теперь на береговых батареях. Уверен, Дандас с Брюа не оставят свою армию без поддержки. Как мне доложили, накануне с наступлением сумерек враг принялся размещать буйки напротив наших береговых укреплений. Верный признак подготовки морской бомбардировки.
— Согласен… ладно, поехали. А вы, господа, извольте держать нас в курсе.
Уже будучи в городе, мы услышали, как противник начал артиллерийскую подготовку, а наши батареи немедленно ему ответили.
— А ведь ты, Владимир Алексеевич хотел остаться? — неожиданно обернувшись спросил я его.
— Так ведь и ваше высочество желало того же.
— Верно. Но ведь ты бы без меня не уехал? Вот и пришлось показать пример.
— Не поверите, но у меня были совершенно сходные мотивы, — усмехнулся в усы адмирал.
Надо сказать, что ожидавший нападения на нас флота союзников Корнилов нисколько не ошибался. В десятом часу, когда и над морем рассеялся осенний туман с городского телеграфа стало видно движение неприятельских судов от Качи и со стороны Камышовой бухты.
Царивший на море штиль вынудил неприятельские парусные суда идти на буксире пароходов, отчего выход на позиции затянулся. Было уже около часа пополудни, когда союзный флот занял место у выставленных заранее буйков. После чего их корабли, повинуясь сигналу флагманов, один за другим начали открывать огонь и вскоре всю их линию окутали клубы густого дыма, сделавшие невозможным наблюдение за противником. Впрочем, нас это касалось не в меньшей степени.
Нельзя не отметить, что вражеский флот в этот момент представлял собой поистине величественное зрелище! Занявшие позиции от Херсонеса до Волоховой башни корабли закрыли своими корпусами и мачтами весь горизонт.
Французская эскадра группировалась на правом (для них) фланге, образовав нечто вроде дуги вокруг батареи №10 на расстоянии примерно в 750 саженей. Чтобы не мешать друг другу они выстроились в шахматном порядке. Первым на самой удаленной и безопасной позиции встал новейший винтовой «Шарлемань». Следом за ним заняли свои места в строю «Марсель», «Алжир», «Маренго», «Жан Бар» и «Сюфрен». Затем попыхивающий дымком слабосильной паровой машины старичок [1] «Монтебелло» под флагом самого адмирала Брюа. После него «Фридланд», «Баярд», «Юпитер», «Вальми», «Генрих IV», «Наполеон» и пристроившиеся с краю турецкие или, если быть совсем точными, египетские «Махмуд» и «Шериф».
Поскольку большинство линейных кораблей были парусными, к каждому из таковых был придан пароход, пришвартовавшийся с левого (не стреляющего) борта и помогавший своему подопечному маневрировать. Всего их было одиннадцать «Панама», «Магеллан», «Вобан», «Лабрадор», «Декарт», «Албатус», «Канада», «Ориноко», «Колумб» и два турецких парохода.
Таким образом под началом Брюа находилось пятнадцать линкоров с общим бортовым залпом в шестьсот орудий, вся мощь которых была обрушена сначала на 10-ю батарею, а затем по мере приближения и на Александровский равелин.
Ответный огонь могли вести 33 пушки «десятки», 17 «Александровских», 23 с Южного закругленного фаса Константиновского равелина, а также 16 орудий, перенесенных с укреплений внутри бухты и установленных на временных батареях. Последние, впрочем, вступили в дело позже, когда противник приблизился. Всего восемьдесят девять стволов.
Примерно так же действовали и британцы. Первый отряд, состоявший целиком из парусных судов под командованием самого Дандаса, «Британия», «Видженс», «Куин» и «Беллерофон» с общим залпом в 211 орудий, припомощи пароходов «Циклоп», «Везувий», «Багфлер» и «Фуриос» встали напротив Константиновского равелина.
Отряд под командованием Лайонса, состоявший из паровых «Агамемнона», «Сан Парей», пароходофрегата «Самсон», а также же идущего на буксире за «Спитфайром» двухдечного, «Роднея» подошел к Константиновскому форту с тыла, где на их 137-орудийный бортовой залп могли ответить только пять пушек крепостного ретрашемента.
Туда же били 45 пушек буксируемого «Нигером» «Лондона» и 11 парового фрегата «Террибл», а вот стоящий между ними и отрядом Лайонса фрегат «Аретуза» сосредоточил огонь своих 25 пушек на Карташевской батарее. И наконец, идущий последним в ордере «Альбион» нацелил все 45 орудий своего левого борта на Волохову башню.
Казалось, судьба сражения решена, ведь против менее чем двух сотен наших пушек, лишь сорок семь из которых находилась в казематах, а остальные вынуждены были вести огонь через банкет, или же вовсе находились на открытых позициях, враг выставил почти семьсот орудий. Однако законченное перед самым боем перевооружение внесло свои коррективы.
Как это ни странно, хуже всего пришлось парусным «Альбиону» и «Аретузе». Выставленные против самых слабых наших позиций на Волоховой башне и Карташевской батарее, они рассчитывали быстро подавить их и присоединиться к остальным, однако с самого начала все пошло совсем не так.
Спешивший как можно быстрее покончить с одиноко стоящей башней капитан «Альбиона» приказал буксировавшему его «Файебранду» подвести его как можно ближе к противнику. Но как только расстояние сократилось до 350 саженей, выяснилось, что вместо прежних 36-фунтовых орудий разместились 2- и 3-пудовые единороги.
Тут следует пояснить, что находящееся на господствующей высоте укрепление предназначалось для круговой обороны, для чего окружено со всех сторон валом. На плоской крыше каменной постройки размещалось восемь 36-фунтовых орудий. А поскольку все они были установлены на поворотных платформах, пять из них могли бить в любую точку горизонта.
