Роберт Хайнлайн - Свободное владение Фарнхэма

Шеф-повар пообещал обязательно выполнить просьбу Мештока и хихикнул, инженер разразился хохотом. Мешток еще раз усмехнулся, довольно прохладно.

— Боюсь, что не вправе претендовать на столь высокую честь, Хью. Все эти тушки — выкормыши в ранчо, поэтому среди них нет ни одного моего кузена. Конечно, я знаю, что в некоторых имениях принято… но их Милость считает, что подавать к столу домашних слуг — вульгарно, даже если смерть наступила в результате несчастного случая… Кроме того, слуги, не будучи уверенными в своем будущем, становятся беспокойными.

— Логично, — согласился Фарнхэм.

— Да, и, кроме того, гораздо приятнее закусывать теми, от кого все равно нет никакого толка. Ну ладно, хватит об этом, мы теряем время. Хью, обратно пойдем вместе.

Когда они удалились от остальных, Мешток спросил:

— Так что ты там говорил?

— Прошу прощения? — переспросил Хью.

— Будет, будет, ты сегодня что-то очень рассеян. По-моему, ты что-то спрашивал насчет возвращения их Милости.

— Ах, да! Мешток, не могли бы вы, в качестве огромного личного одолжения мне, сообщить о возвращении их Милости в имение сразу же? Независимо от того, официально он вернется или нет. Не просить за меня о чем-нибудь, а всего лишь сообщить…

Мысленно Хью перебрал все возможные варианты.

Черт возьми, время безвозвратно утекает, как кровь из перебитой артерии. Единственное, что он еще может сделать, это приползти на брюхе к Джо с унизительными извинениями и молить его о помощи.

— Нет, — ответил Мешток. — Нет, не думаю, что смогу.

— Тысяча извинений. Возможно, ничтожный слуга невольно нанес оскорбление?

— Ты имеешь в виду ту остроту? О небо, конечно, нет! Может быть, кому-нибудь она и показалась бы вульгарной, и можно держать пари, что кое-кому из слуг стало от нее дурно. Но я, Хью, если чем и горжусь, так это тем, что у меня есть чувство юмора, — и в тот день, когда я не смогу оценить шутку только потому, что она относится ко мне, я тут же подам прошение об отставке. Нет, просто теперь настала моя очередь подшутить над тобой. Я сказал: «Не думаю, что смогу». В этой фразе заключен двойной смысл. Я не думаю, что смогу сказать тебе, когда вернется их Милость, так как он известил меня, что вообще больше сюда не вернется. А потому увидеть его ты сможешь только во дворце… там уж я обещаю сообщить тебе, как только он будет на месте. — И Главный управляющий слегка ткнул Хью под ребра. — Жаль, что ты не видишь выражения своего лица. Моя шутка была далеко не так остроумна, как твоя. Но тем не менее челюсть у тебя прямо-таки отвалилась… Вот умора!

Хью извинился, ушел к себе, лишний раз помылся, очень тщательно, гораздо тщательнее, чем обычно, а затем просто сидел и размышлял до самого обеда…

Перед обедом он слегка подбодрил себя небольшой порцией «счастья», вполне достаточной, чтобы дать ему возможность благополучно перенести обед. (Теперь, когда он знал, почему «свинина» так часто подается к столу Избранных). Правда, у него были основания предполагать, что свинина, идущая в пищу слугам, — настоящая свинина. Но, несмотря на это, он больше не намерен был есть грудинку, равно как и ветчину, свиные отбивные, колбасы. Так, чего доброго, он вообще станет вегетарианцем — по крайней мере, до тех пор, пока они не окажутся в горах на свободе, где пища была одинаковой для всех.

Но доза «счастья» вполне позволила ему даже улыбнуться, когда Мешток отведал жаркого, предназначенного наверх, и спросить:

— Ну как? Жирно?

— Даже хуже обычного. Попробуй, — предложил Мешток.

— Нет, спасибо. Я и так представляю. Я бы, наверное, и сам смог бы готовить гораздо лучше, хотя наверняка держал бы себя очень круто и взыскательно. Впрочем, может быть, кузен Гну и смягчил бы меня со временем…

Мешток так расхохотался, что даже подавился.

— Ой, Хью, не смей меня больше так смешить за едой! А то ты когда-нибудь убьешь меня!

— Ваш покорный слуга нижайше надеется, что этого никогда не произойдет. — Хью поковырял кусочек мяса в тарелке, отодвинул ее в сторону и съел несколько орехов.

Вечером он засиделся в кабинете допоздна. Киска уже спала, а он все еще составлял письмо. Ситуация требовала немедленного тайного извещения Барбары, а сделать это было возможно только через Киску. Задача заключалась в том, чтобы Барбара разобрала зашифрованное сообщение. Та причудливая смесь, которой он воспользовался в прошлый раз, на этот раз не годилась — он должен был передать ей подробные инструкции.

«МИЛАЯ!

Если бы ты была со мной, то мы могли бы поболтать немного о литературе. Ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду, например, творчество Эдгара Аллана По. Можешь, так вспомни, что я всегда считал его единственным автором таинственных историй. Прочитать и перечитать его — сущее удовольствие уже потому, что с одного раза его не раскусишь. Ответь, например, попробуй на все вопросы, встающие по ходу дела в его „Золотом жуке“, „Убийстве на улице Морг“ или в „Пропавшем письме“ и т. д. Таким же образом, то есть по нескольку раз, следует перечитывать почти всего По. Способом, который один только и может раскрыть читателю окончательно все потаенные оттенки мыслей писателя, является более чем внимательное чтение каждой его фразы с самого первого слова, а не вскользь. Конец нашего разговора об этом действительно великом человеке мог бы отложиться на неопределенное время, но уже поздно, поэтому приходится прервать его; в следующий раз предлагаю обменяться мнениями о творчестве Марка Твена…

С ЛЮБОВЬЮ…».

Поскольку Хью никогда раньше не обсуждал с Барбарой творчество Эдгара Аллана По, он был совершенно уверен, что она начнет искать в письме скрытое сообщение. Вопрос был в том, сможет она его обнаружить или нет — тайное послание должно было читаться так:

ЕСЛИ

ТЫ

МОЖЕШЬ

ПРОЧЕСТЬ

ЭТО

ОТВЕТЬ

ТАКИМ

ЖЕ

СПОСОБОМ

КОНЕЦ

Прежде всего он избавился от черновиков, а затем приготовился сделать кое-что гораздо более рискованное. Теперь он готов был променять свое ночное блаженство на обыкновенный фонарик или даже на обычную свечку, Дело в том, что освещались дворцовые помещения при помощи сфер, расположенных в верхних углах комнат. Хью понятия не имел, что они собой представляют, так далеки они были от всех известных ему видов освещения. Они совершенно не нагревались, похоже, не нуждались в проводке и регулировались небольшими рычажками.

Такой же светильник, размером с мяч для гольфа, был вмонтирован в его читающее устройство. Регулировался он вращением, каким-то образом поляризуясь.