Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли
– Послушай, – быстро заговорил Валерий, – не ты один напиваешься допьяна. Вчера вечером я сидел в компании нескольких легионеров, служащих при квесторе[66], – неважно, как их звать, – и разговор зашел о жрицах Вернеметона. Один заявил: «Да эти женщины – не настоящие весталки; они просто варварки, как и все прочие». Я заспорил; но в конце концов солдаты побились об заклад, что сумеют выкрасть из обители одну из девственных жриц – и это не будет святотатством.
Гай схватил полотенце и принялся яростно растираться, пытаясь понять, к чему клонит Валерий.
– Идем в парильню, – позвал Валерий, протягивая ему руку. – Хмель быстрее выйдет вместе с пóтом. – Когда же они, хватая ртом воздух, окунулись в клубы горячего пара, секретарь продолжил. – Я думал, это просто глупая похвальба под пьяную руку и тревожиться не о чем, – ну, перепились солдаты, ну, болтают сами не знают что, – но сегодня утром троих не досчитались на утренней перекличке. Один из моих вчерашних собутыльников сказал мне, что они с рассветом ушли из Девы, рассчитывая выиграть заклад.
– Но центурион… – У Гая раскалывалась голова, однако он снова обрел способность соображать.
– У центуриона и без того дел по горло, и у трибунов тоже. После убийства императора дисциплина пошла псу под хвост. Вы с отцом знаете бриттов как никто другой. Что, как ты думаешь, произойдет, если обнаружится, что наши люди совершили насилие над местной жрицей? В сравнении с этим восстание Боудикки покажется детской забавой, а мы сейчас не в том состоянии, чтобы дать достойный отпор!
– Да… конечно, – согласился Гай. – Я пойду их искать. Ты знаешь точно, в каком часу они ушли? И в какую сторону направились?
– Увы, понятия не имею, – отвечал Валерий. – Наверное, можно поспрашивать…
– Времени нет. Мне нужно сбегать домой за дорожным платьем. – Гай протер глаза.
– У меня все с собой, – отозвался Валерий. – Я так и решил, что ты захочешь переодеться.
– Отец был прав, – пробормотал себе под нос Гай, – у тебя всегда все продумано до последней мелочи.
После того как рабы вытерли его досуха и побрили, Гай заставил себя проглотить кусок-другой. «Ну и дурень же я, – размышлял он с горечью, – топить горе в вине, когда мир вокруг рушится!» Постепенно приходя в себя, Гай вдруг осознал, что завтра вроде бы Самайн. На празднество в Вернеметон съедется едва ли не половина жителей западных областей. И неважно, что там думают про него Эйлан и Сенара. При мысли о том, в какой опасности они окажутся, если вдруг начнется побоище, у римлянина кровь застыла в жилах.
– Я увезу твою племянницу в безопасное место, – пообещал он Валерию, садясь в седло. «И Эйлан с мальчиком… а если они до сих пор меня ненавидят, они смогут высказать все, что обо мне думают, по пути домой». Он откинул за спину плащ, высвобождая руки, и поправил меч – последнее, что он одолжил у Валерия.
Следующие два дня тянулись для Эйлан немыслимо долго – дольше, чем все годы, вместе взятые, со времен прихода римлян, дольше, чем века, минувшие с той поры, как на равнине был возведен великий Храм Солнца. Ночь накануне Самайна длилась никак не меньше тысячи лет. Сенару Эйлан отослала от себя давным-давно. Светильники догорали, и жрице казалось, что сгущающиеся тени постепенно поглощают и ее душу.
Выходит, вот что предвещало знамение; смерть затаилась в ее сердце и в ее душе, как брошенное в землю семя; а теперь разрасталась в ее теле, словно распускающийся цветок. Сердце колотилось так гулко, словно пыталось прорваться сквозь заслон из костей. Даже при родах Эйлан не испытывала такой боли. Но мучилось ли тело, разум или дух, она не понимала.
Когда ей удалось наконец задремать, сны ей снились бессвязные и путаные; она видела Кейлин в окружении каких-то разбойников. Но вот жрица воздела руки к небесам, полыхнула молния; когда же перед глазами Эйлан возникло новое видение, злодеи лежали на земле бездыханными. Но и Кейлин распростерлась недвижно; жива она или нет, Эйлан не знала.
Эйлан пришла в себя, вся дрожа; щеки ее были влажны от слез. Истинное ли это откровение? Ведь Кейлин сейчас на священном Торе вместе со своими жрицами, она в безопасности! Но если это не так, значит, в мире не осталось больше надежды?
Под утро Эйлан прокралась в комнату, где Лиа уложила Гавена спать. Гув босиком тихонько прошлепал следом за нею. Едва ли не впервые с тех пор, как Эйлан стала Верховной жрицей, она почувствовала к здоровяку острую неприязнь: в присутствии Гува ей словно бы не хватало воздуха.
Ей вспомнилась душераздирающая история, которую шепотом пересказывали в Доме дев: когда-то давным-давно на Верховную жрицу напал ее собственный телохранитель – и друиды предали его смерти. Только теперь Эйлан поняла, как такое могло случиться: бедная женщина, которой отчаянно не хватало человеческого тепла, вероятно, обратилась за поддержкой к тому единственному, кто случился поблизости, а телохранитель не иначе как понял ее превратно. Содрогнувшись, Эйлан велела Гуву ждать у двери.
«О боги, – думала она, – если бы только здесь была Кейлин – или Лианнон – или моя матушка, или хоть кто-нибудь – лишь бы не это отчаянное одиночество!» Но рядом никого не было. Даже в Сенаре, сколько бы та ни рыдала и ни отпиралась, Эйлан видела недруга. А отец? Он для нее – самый страшный враг.
Эйлан долго любовалась лицом спящего Гавена. Просто невероятно, что он так и не проснулся – так громко колотилось ее сердце. Неужто этот мальчик-подросток когда-то был таким крохотным, что умещался в отцовских ладонях? Вырос из малой частички, меньше цветочного семечка… зачатый под сенью леса, когда последние заслоны Эйлан пали перед всесокрушающей страстью Гая. И однако ж в тот миг ее переполняло торжество – она твердо знала, что это было священнодействие.
До чего красив ее сын! Как из горя и скорби могла родиться подобная красота? Эйлан до боли в глазах вглядывалась в детские черты. Надо же, как вытянулся… а кисти и ступни чуть крупноваты для его возраста: не иначе, вымахает рослым и статным. Ей казалось, на Гая он похож мало. Прежде это ее огорчало, но по крайней мере сейчас ей не надо гасить в себе искру ненависти всякий раз, как во взгляде мальчика промелькнет совершенно отцовское выражение.
Но он – сын Гая; только ради него она согласилась, чтобы Гай женился на дочери высокопоставленного римского чиновника. Вот только теперь Гай, похоже, собирается развестись с Юлией и отречься от
