Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли
– Вижу, твои телохранители убиты, госпожа, – промолвил возничий. – И при тебе ведь были рабы-носильщики? Боюсь, их нигде нет – не диво, что они сбежали! – Он подъехал ближе и остановился, потрясенно уставившись на мертвых багаудов. Снова оглянулся на Кейлин – и руки его сложились в древнем почтительном жесте.
– Госпожа моя – тебя хранят сами боги. Сами мы едем в другую сторону, но мы довезем тебя до следующей деревни, а там ты сможешь нанять и носильщиков, и телохранителей.
Селянин подсадил ее в повозку и укутал сухим одеялом поверх плаща. Его спутники перенесли туда же тела погибших друидов. Кейлин, сжавшись в комочек под грубой тканью, горестно размышляла о том, что теперь эти простодушные люди станут предлагать ей все лучшее, что у них есть, но никакая сила в мире не сможет перенести ее в Лесную обитель к Самайну.
Гай с удивлением обнаружил, что дорога на юг от Девы запружена народом. Он не сразу вспомнил, что завтра Самайн: наверняка все эти люди идут на праздник. Местные посматривали на него недружелюбно, и спустя какое-то время римлянин решил, что мудрее будет свернуть с дороги и поехать по тропинке через холмы, так, чтобы выйти к Лесной обители со стороны отшельнической хижины отца Петроса.
Голые ветви, словно кости, погромыхивали на холодном ветру, хотя дождь до поры прекратился. Самайн – это праздник мертвых; римляне считали этот день несчастливым. «Что ж, мне он точно ничего доброго не сулит», – думал Гай. Но поворачивать назад не собирался. Им владело чувство безысходности, памятное по тем временам, когда он служил в легионе: угрюмое принятие неизбежности, как порою бывает перед битвой, когда важно не столько выжить, сколько сберечь свою честь. Гай понимал, что за последние несколько дней от чести его остались разве что жалкие ошметки, но он постарается спасти что сможет – любой ценой.
Несмотря на мрачное настроение римлянина, а может, и благодаря ему, красота осенних лесов глубоко трогала его душу. Гай понимал, что за последние несколько лет научился по-настоящему любить эту землю. В Рим он не вернется – кто бы ни победил в нынешнем противостоянии. Как бы он ни старался воплотить в жизнь честолюбивые мечты Мацеллия, к отцовскому миру он никогда всецело не принадлежал – и однако ж среди племен всегда ощущал себя самозванцем: сказывалась римская кровь. Но деревья не презирали в нем варвара, камни не питали к нему ненависти как к захватчику. В лесу царили мир и покой. Здесь Гай ощущал себя дома.
Над хижиной отца Петроса курился дымок, и Гай на мгновение задумался, не войти ли. Но здесь все мучительно напоминало ему о Сенаре – этой муки он не вынесет. Кроме того, он вряд ли сумеет сдержаться, если священник снова вздумает пичкать его благочестивыми банальностями.
Гай предполагал, что сбежавшие легионеры отсиживаются до темноты в каком-нибудь укрытии. Он привязал коня, но некрепко, чтобы тот смог вырваться на свободу, если хозяин вскорости не вернется, и осторожно двинулся в обход хижины, прячась под кронами деревьев, подступающих к расчищенной поляне.
Уже сгущались сумерки, когда Гай заметил впереди в кустах какое-то движение. По-кошачьи неслышно он двинулся вперед. Двое солдат сидели на корточках под орешником. Они коротали время за игрой в кости, а вот теперь заспорили, не разжечь ли костер.
– Флавий Макрон! – гаркнул Гай хорошо поставленным командным голосом. Легионер, не задумываясь, вскочил на ноги, вытянулся по стойке «смирно» – и недоуменно заозирался по сторонам.
– Кто тут еще… – второй солдат схватился за меч. Гай с громким треском наступил на сухую ветку, предупреждая о своем приближении, и выступил в догорающий вечерний свет.
– Да это ж Гай Мацеллий, – воскликнул Макрон. – Что ты тут делаешь, господин?
– Полагаю, это я у вас должен спросить, – отозвался Гай, облегченно выдохнув. – В Деве знают о вашей отлучке. Как думаете, что вас ждет, если станет известно, куда вы отправились?
Лицо солдата покрылось смертельной бледностью.
– Но ты ведь никому не скажешь, господин?
Гай сделал вид, что раздумывает, выдержал зловещую паузу, – солдаты неуютно поежились, – и только тогда пожал плечами.
– Что ж, не я вами командую. Если вы поторопитесь вернуться, то, скорее всего, легко отделаетесь – учитывая, что творится в городе.
– Господин, мы не можем уйти, – вмешался второй солдат. – Лонг все еще там.
У Гая упало сердце.
– Оставаясь здесь, вы ему ничем не поможете, – как можно спокойнее проговорил он. – Уходите. Это приказ. Я попробую выручить вашего друга.
Слыша, как эти двое ломятся сквозь кусты, Гай немного успокоился. Но даже один легионер – это слишком много, если его обнаружат там, где ему совсем не место.
Двигаясь бесшумно, как в пограничном дозоре, Гай пересек открытое пространство между лесом и стеной. Где-то тут должна быть задняя калитка – ограда скорее символически отделяет обитель от внешнего мира, нежели и в самом деле служит заслоном и защитой. Рука Гая нащупала задвижку, и он проскользнул на площадку, где когда-то видел сына за игрой в мяч. Сенара много рассказывала о своей жизни в святилище. Вон то внушительное строение впереди – это не иначе как Дом дев. А за кухней темно – оттуда, наверное, удобно наблюдать, затаившись в густой тени. Гай прокрался туда.
Не он один оценил укрытие по достоинству. Опускаясь на колени, Гай ненароком задел чью-то голую руку. Послышался вскрик, завязалась короткая борьба. Гай, навалившись на противника всей своей тяжестью, зажал ему рот ладонью.
– Лонг? – прошептал он. Пленник рьяно закивал. – Ты проиграл заклад. Твои приятели сбежали, и ты, если не хочешь неприятностей, уноси-ка ноги подобру-поздорову. – Лонг вздохнул, еще раз кивнул, и Гай разжал захват. Легионер уже почти пересек двор, когда распахнулась какая-то дверь – и на землю легла широкая полоса света. Лонг замер, точно угодивший в капкан заяц. – Беги, дурень! – прошипел Гай из своего укрытия.
Лонг перемахнул через калитку – и тут вдруг двор заполонили фигуры в белых одеждах. «Друиды!» – подумал Гай. Что они тут делают? Его укрытие вот-вот обнаружат: у жрецов были факелы. Римлянин медленно двинулся в обход здания. За его спиной кто-то выругался по-бриттски, Гай стремительно развернулся и непроизвольно выхватил меч.
Незнакомец истошно завопил – лезвие вошло в живую плоть. Остальные жрецы бросились на крик. Гай сражался как мог и, по-видимому, нанес противнику ощутимый урон, судя по тому, с каким ожесточением друиды пинали его ногами и били дубинами, когда наконец повалили на землю – ведь римлянин был один,
